Знакомая полянка, на полянке пенек. А на пеньке — монашка-странница. Сидит, не шелохнется… Спиной к девушке.
— Доброго дня тебе, мать.
— Доброго и тебе, дочь моя. Ты одна?
— Одна, мать. Вот, покушать несу жениху. Но пирогов да блинов много, отведай, не побрезгуй.
— Добрая девочка… Хорошая… Как тебя зовут, дитя?
Ольга в это время подошла к пеньку, глянула в лицо страннице и обомлела.
Едва ли старше девушки, но… Глубокий капюшон скрывает большую часть лица. Однако, все равно видно — глаза монашки скрыты под плотной черной повязкой. Слепенькая. Господи, ну почему так? Ведь как жалко ее. Хоть плачь.
— Ольга, — ответила дочь трактирщика и в самом деле всхлипнула. Настолько ей стало жаль несчастную.
— О-о-о-ольга-а-а-а… — протянула монашка. — Жаль ты одна, Ольга… Не успеваю. Ну да ладно. Сделаю, сколько смогу.
— Чего не успеваешь, матушка?
— Ты не поймешь пока. Потом поймешь. Да поздно будет…
— Я уже сейчас ничего не понимаю, — пролепетала девушка.
— И не нужно. Главное — я понимаю. Вижу, мечта у тебя есть заветная. Замуж выйти.
— Да! За Олега!
— Хм… Как бы это желание обернуть…
— Да ты не переживай, мать. Возьмёт он меня. Вот увеличится его хозяйство вдвое, и возьмет!
— А сейчас его хозяйство тебя чем-то не устраивает? Маловато? Таково твое желание? Огромное хозяйство суженого? — и монашка звонко рассмеялась понятной только ей шутке.
— Нет. Хозяйство само вырастет, он очень упорный, мой Олег. Он все время над ним работает. Да и я чем могу — помогаю. А когда помогаю — оно вообще прямо на глазах растет. Хозяйство его все время увеличивается, каждый день, пусть и по чуточке. Каждый день, все больше и больше!!!
— Так чего же ты желаешь, дитя? Никак понять не могу… Очень уж ты… Проста. Открыта. Мысли даже не вода — сквозняк, от уха до уха. Будто есть ты, а будто и нет тебя.
— Мать… — девушка попыталась понять странное высказывание чернавки, не смогла и привычно переключилась на другое. — Отведай пирожка. Вот, с луком да яйцами. Вот с грибами. Вот с капусткою…
— Позже, дочь моя, позже… Да и откушала я недавно. Ты скажи, чего ты хочешь? Больше всего на свете. Я бы сама тебе это дала, без слов… Но… Странная ты какая-то… Уже почти полсотни девушек одарила, а такую первый раз встречаю. А из всех них только одна была… Хм… Впрочем, неважно. ЧЕГО. ТЫ. ХОЧЕШЬ.
— Я… — Ольга задумалась. Вспомнила свои мысли, которые думала до встречи с монашкой и выпалила. — Хочу колдуньей стать!
— О-о-о-о… — странница рассмеялась. Но уже не звонко, а как-то зловеще. — Проще простого. С этого момента — ты колдунья. Сложи пальцы так. Скажи — Херус Патронус, пожертвуй крупицу красоты, и все по-твоему исполнится.
— Вот так вот, просто? Я уже колдовать могу, да?
— Нет еще… Сначала… Я посмотрю тебе в глаза.
Громкий девичий крик поднял в небо всех окрестных птиц. В этом спокойном лесу подобное не было нормой. И птицы кружились довольно долго.
Девушка пришла в себя.
Почудилось? Или было?
Вот бы почудилось. Такое страшное — жуть. Пауки заместо глаз, да какие противные… Фу-у-у…
Но монашки нет. Будто и не было никогда. Ой, нужно скорее забыть, развидеть, раздумать этот ужас.
Недалеко валяется корзинка с пирожками. Вернее, уже без них. Пирожки все на землю высыпались и перепачкались… Неужто Ольг голодным останется? А может попробовать?
Она сложила пальцы как монашка велела.
— Херус Патронус…
Пирожки поднялись, встряхнулись по собачьи и четко, строем по одному, полезли в корзинку.
Ольга счастливо засмеялась. Получилось! У нее получилось!!! Ух! Вот теперь они с Ольгом заживут! Это надо же!
Спасибо, спасибо, спасибо добрая монашка! А пауки… Что, пауки… Привиделись пауки. Чего только от переутомления не померещится…
Она подобрала корзинку, заглянула внутрь. Пирожки чистые, румяные… Жаль уже холодные…
— Херус Патронус!
Ой! Горячие! Будто со сковороды!
И она, довольная собой, побежала к жениху.
Конечно, она не могла знать… Не видела себя со стороны. Еще недавно свежая кожа слегка посерела, под глазами залегли темные круги, а над верней губой начали пробиваться усы.
46. Плохой крот
Туннели Межмирья не понравились Константину. Несмотря на то, что туннель казался единственным — вел во все миры сразу, и ориентироваться в нем не привыкшему к условно-угловой космогонии барону было сложно.
Так, он даже примерно не мог сказать, как долго они уже идут, сколько прошли, и уж тем более, куда направляются. Но Крот, казалось, никаких неудобств не ощущает, идет бодро и даже что-то напевает тихонько. Токик пытался объяснить спутникам, зачем они, собственно, вылезали в соседних мирах, но не сумел. Нет, объяснял-то он толково. И любой кротолюд с ходу бы уловил суть. Но в человеческих языках просто не существует понятий, которыми эта надобность легко объясняется. А фразочки типа «корректирофки направленнофти вектора пофтупательно-энергетичефкой фофтовляюфей пятимерного профтранфтва» запутали даже батюшку, не говоря уже о крестоносце.