Выбрать главу

– Храбростью в сече обиду учиненную искупи, тогда прощу, – пообещал Егор.

– Так нет войны-то, княже! – развел руками Угрюм. – Как искупать?

– Коли так, послезавтра в поход выступаем! – объявил Вожников. – Заканчивай с гуляньем, други, снаряжайтесь в дорогу.

Ватажники встретили известие новыми криками восторга и наконец-то потянулись к воротам – обмывать важное известие и готовиться к походу.

– На кого хоть собираешься идти, супруг мой? – спросила Елена, когда Егор поднялся на крыльцо. – Открой тайну.

– Хоть на черта, хоть на дьявола, куда угодно, только подальше отсюда. Если они покуролесят еще неделю, то разнесут нам весь город и в озеро сверху опрокинут. В походе с пьянкой будет попроще, сильно не загуляешь. А коли и гульнешь, так хоть не дома. Не нам зубы выбитые считать и заборы опрокинутые править. Какая-никакая, а польза… Хотя нет, знаю! – спохватился атаман. – Ты же мне сама про ярлык сказала… Значит, Галицкое княжество теперь мое? Вот туда и пойду.

Довольный собой, Егор тряхнул кулаками, наклонился к жене и поцеловал:

– Я ненадолго отлучусь. Предупрежу Кривобока, что месяц-другой в отъезде буду. План работы ему оставлю и задаток на расходы. Глядишь, к возвращению уже будет что в руки взять. Не грусти, я тебя больше всего на свете люблю. Ненадолго разлучимся. – И, уже сбегая по ступеням, крикнул: – Слугам передай, чтобы обоз снаряжали! Теперь у нас каждый час на счету!

Княгиня осталась на крыльце в глубокой задумчивости. Долго смотрела на ворота и стены родового двора, потом вошла в дом. Милана тут же метнулась к госпоже, приняла шубу.

– Эк он от меня сбежать обрадовался, – проворчала Елена. – Прямо сияет, ровно оклады образов на Рождество.

– Ватагу свою подальше увести желает, матушка. Дабы не беспокоила.

– Я слышала, – кивнула княгиня. – Да токмо отговорка сие али причина?

– Кажется мне, матушка, была бы его воля, так князь Егорий и вовсе бы от тебя не отходил!

– Коли так, отчего с собой не зовет?

– Так поход-то ратный! Крови сколько прольется, опасностей сколько случится! Заботится.

– Твои бы слова, да богу в уши, Милана, – вздохнула правительница. – Меня же…

Тут входная дверь распахнулась, в сени стремительным шагом, к какому он привык, ввалился Егор. Резко выдохнул, отряхивая снег с плеч.

– Ты уже вернулся, супруг мой желанный? – вопросительно приподняла брови княгиня.

– Да голова моя дырявая! – в сердцах махнул рукой Вожников. – Противник у меня есть, ярлык у меня есть, армия у меня есть. Пороха у меня нет! Куда я без него полезу?

– Богу в уши… – отчетливо прошептала довольная собой дворовая девка.

Елена улыбнулась, положила ладони мужу на грудь, подтянулась и крепко поцеловала:

– Не бойся милый. Я поеду с тобой и заменю тебе порох.

Пьяный поход

Святые Киприан и Устинья [8], словно тоже утомленные долгим запоем храбрых воинов, в свой день пришли на помощь Егору и обрушили на землю неожиданный для октября крепкий морозец. Не запредельный, при котором деревья лопаются и птицы на лету замерзают, а просто зимний, прихвативший все водоемы льдом в ладонь толщиной. Для груженых саней прочности такой дороги хватало с избытком.

На рассвете, отстояв заутреню на просторе озера Воже и выслушав наставление отца Никодима о единстве православного люда, о присущем христианам миролюбии и важности покровительства слабым и немощным, почти шеститысячная армия князя Заозерского тронулась в путь, втянулась в устье реки Вондонги и за день дошла до самых истоков, потерянных среди Коростеловских болот. Здесь заночевали, изведя на костры все камыши вокруг, но так толком и не согревшись. С рассветом двинулись дальше, уже по реке Ухтомице, и остановились на ночлег на берегу Кубенского озера. Еще один переход – и новый воинский лагерь встал уже под стенами Кубенского городка, обосновавшегося в устье реки Кубены.

Усадьба князя Дмитрия Васильевича, сына великого князя Ярославского, мало чем отличалась от родовых хором Елены на озере Воже. Земляной вал высотой с двухэтажный дом, частокол поверху, башенки по углам с площадками для лучников да тесовые крыши в глубине двора. Жалкий осколок некогда огромного и могучего удела. Было княжество Великим, а как роздал его Василий сыновьям в наследство, вышли уделы мелкие и никчемные. Что же это за княжество, коли ни одного города в нем нет, земли на полдня пути, да в дружину больше сотни ратников не набрать? С Дмитрием Васильевичем, похоже, даже купцы не считались. Только этим можно объяснить, что, сидя на самом оживленном водном пути, возле знаменитого Славянского волока, князь так и не смог ни крепости добротной для себя возвести, ни люда торгового рядом посадить. Видать, пошлину за проход никто не платил. Посылали купцы мытарей куда подальше, пользовались озером, как своим. Подкрепить же свое требование силой князь не мог. Если у купца на ладье судовой рати больше, чем у княжества дружины… Скажи спасибо, коли самого податью не обложит.

При появлении чужого воинства местные витязи храбро затворили ворота и выставили на башни еще по паре лучников. Причем сделали это столь быстро, что часть смердов, живущих во дворах у реки, не успели скрыться в крепости и попытались убежать в лес. Однако высланные Егором дозоры быстро догнали их по следам и повязали.

Привычные к походам ватажники сноровисто разбили лагерь, составив возки и сани в широкий круг, под прикрытием которого соорудили несколько полотняных навесов для лошадей и около полусотни татарских юрт для себя. Ничего более удобного для кочевой жизни никому еще придумать не удалось – русские люди знали это очень хорошо, опыт походов в степи имели немалый.

Княжеская юрта отличалась от прочих несколькими атласными клиньями на крыше, сходящимися к макушке, чтобы сразу было видно, где находится воевода, и тем, что внутреннее пространство было разделено на несколько частей парусиновыми полотнищами. Изначально задумывалось просто отделить княжескую опочивальню, сундуки с казной и прикрыть место отдыха для служанок, но получилось, что возле очага образовалась просторная горница правильной прямоугольной формы.

Угрюм приволок пленников уже после того, как дворня выгрузила припасы в княжескую юрту, спрыгнул с седла, скинул веревку с луки, толкнул мужиков на кошму у порога походного дома, прихлопнул плетью себе по сапогу:

– Вот, княже! Убечь хотели. Че с ними делать?

– А чего делать? – Егор прошелся перед понурыми смердами в старых истрепанных кафтанах. Трое были в возрасте, бородатые, с морщинистыми лицами, еще двое – совсем молодыми мальчишками. – Мы же не воевать сюда пришли. Так, по-соседски, заехали мимоходом. Чего бежали-то, селяне?

– Кто вас знает, с добром али с мечом? – ответил седобородый пленник. – Голова-то одна. Ее поперва лучше спрятать, а уж потом и смотреть.

– Кабы голова была, вы бы уже рыбу свою путникам усталым несли, пиво предлагали. Глядишь, серебра бы лишнего получили по случаю. А самые умные так уже в закуп бы попросились. В холопах, чай, не в драных кафтанах, а в зипунах нарядных ходили бы. Не в лаптях, а в сапогах яловых. У меня в дружине каждому человеку рады. И смерду обычному, и сыну боярскому. Каждого готовы в люди вывести.

Вожников прошелся перед пленниками еще раз и кивнул:

– Отпусти их, Угрюм.

Ватажник, недовольно нахмурившись, приказ выполнил, а когда смерды убежали, спросил:

– Нечто мы тебе уже не по нраву, атаман, коли холопов и детей боярских на службу зазываешь?

– А ты в бояре пойдешь, Угрюм? – ответил вопросом на вопрос Егор.

Воин крякнул, поднял ворот тулупа, потер им щеку. Подергал себя за бороду, сунул плеть за пояс, махнул было рукой – и тут же покачал головой:

– Не, княже, не пойду. За уважение, конечно, спасибо, да токмо какой из меня боярин? Я вольным днем выпить люблю да брюхом кверху поваляться, баб потискать. А невольным – так и сабелькой помахать завсегда согласен. У меня о дне завтрашнем заботы нет, и страха потому нету. Сегодня сыт, пьян, в том и счастье. Завтра коли на пику насадят – на то божья воля. Вдов-сирот не оставлю, добра за душой никакого. Оттого и жизнь беззаботна. Боярину же всякий миг за землю свою думать надо, детей кормить, смердов стеречь, да еще и службу исполнять. А коли недород? А подати? А торги? Не, не серчай, атаман, не пойду. Мое место на банке гребной, да чтобы ветер свежий, да сабля острая в руке. Грядки же копать да горшки в погребе считать – это не мое.

вернуться

8

День поминовения великомучеников Киприана и Устиньи – 15 октября.