– Дурака! А их не поймают, выходит, умников-то?
– На то он и умник… Умник-то в лисьей шубе ходит.
– Ну, и что ж, Лука, вы этого парня?..
– Оправдали… О господи, господи! – вздохнул Лука и помолчал. – А гляньте-ка, ребята, – огни! Это в слободе!
– Это волки!
– Где волки! Вишь вон, и колокольня мерещится будто…
– Поддай, братцы, ходу, – крикнул Недоуздок, – печка близко! Здорово знобит!
Присяжные прибавили шагу. Слобода была близко.
II
Присяжные на ночлеге
Наступила ночь. В слободе уездного города П. кое-где мелькали сквозь занесенные снегом окна мутные огни. Где-то выла собака. С одного постоялого двора по снегу бегали через улицу из-под подворотни длинные тени и лучи: кто-то ходил по двору с фонарем. Слышно фырканье лошадей.
– Осторожней с огнем-то… вы! – кричали из глубины двора.
– Мы осторожны… не впервой.
– То-то. Полуношники. Сожжете, – с вас взыски-то какие!
– Ну, не очень важны хоромы-то… Може, выплатим старыми лаптями…
– О, гужееды-зубоскалы! Сами бы нажили… Век изжили в одних портках, так не знаете, каково она, нажива-то, дается.
Присяжные, все занесенные снегом, подошли через сугроб к воротам и стукнули железным кольцом.
– Кого там еще в экую ночь носит?
– Ночевать бы, – откликнулись присяжные.
– Эко ночевальщики какие проявились! – огрызался голос со двора. – Куда это ветер гонит?
– В округу.
– Пешие, чай?
– Пешковые мы.
– Проходите дальше… Проходите… Местов у нас нет… Какие такие с вас барыши?.. Проходите в харчевню.
– Полно-се, ты, старый! Уймись! Загрызла тебя корысть-то! – крикнул женский голос из избы. – Куда их гонишь в экую погодь? Где они будут харчевню искать теперь?
– Ну, умны стали, – проворчал кто-то и стукнул дверью.
– Много ли вас? – спрашивал тот же женский голос за калиткой.
– Восьмеро.
– Много. Тесно будет… Экое дело!.. Возчики еще у нас стали, порожняки… Разве потеснятся.
– Мы потеснимся. Не важно привыкли спать! – откликнулись голоса со двора. – Пущай!
– Ступайте, родимые, ступайте… Да снег-то отряхните на воле. Намочите, – говорила женщина, отворяя калитку.
Присяжные вошли в избу, в которой по лавкам укладывались возчики; они, видно, только что поужинали. Работница собирала со стола посуду.
– Раздевайтесь, родные, – говорила, входя, хозяйка, – посушитесь, а вы, возчики, потеснились бы.
– А кто будете? – спросили возчики.
– Чередные будем.
– Присяжные?
– Они самые.
– Ну, ну, грейтесь… Места будет… Всем хватит. С печи послышалось ворчанье:
– Эка напустили побиральцев… Гольтяпы – какая орава.
– Полно, уймись…
– Спи, старичок, со христом; мы не обидим.
– Паужинать что будете? – спросила хозяйка, полная, с грудью-козырем, расторопная баба.
– Нету. У нас деревенское есть. Кокурками бабьими побалуемся. Тоже бабы наделили как быть, – любят.
– А то поели бы. Щи вот остались. Я ничего не возьму. Знамо, люди из повинности. В городе тоже, поди, четырнадцать дён прожить придется. Изъянно.
– Харчевито.
– Харчевито – что говорить! Похлебайте.
– Приживальщики! – ворчал голос с печи.
– Вот оно у меня, дитятко-то, – заметила баба. – Правду говорят, что малый, что старый – все одно.
– Мы, коли что, поплатимся за щи-то. Наливай. Знатно оно, с морозу-то. Зябко было.
– Как не зябко! Погрейтесь. Работница поставила щи на стол.
– Где у нас гроза-то! Ай унялась? – спрашивали вошедшие со двора с фонарем возчики.
– На печке гроза-то. Оттуда гремит, – отвечала хозяйка.
– Ну, ну! Гремит еще? Грозен.
– Хозяин будет? – обратились присяжные к хозяйке, кивая на печку и залезая за стол.
– Нету. Отец. Блажной – не приведи господи…
– Нехорош стал отец – в гроб пора. Нажил добра – теперь довольно! – ворчал старик.
– Вот он на вас, на судей, больно сердит.
– Ой? Что так?
– Да вот года три тому назад штрафовали его. Тоже вот в череду был: повесткой вызывали. «Куды, говорит, еще в город ехать?.. Какой такой суд с мужиками – что за мода? Брось, вишь, хозяйство да судить ступай. Мало там их, приказных-то? Модники! Какой, говорит, я такой судья-мужик? Народу только баловство. Воры-то на смех подымут…» Ну, и не ходил; двадцатипятирублевкой штрафовали. С того и сердит… А хозяин мой тоже в череду. С вами, мотри, будет. Уехал позавчера.
– Мотри, с нами будет.
– Так думать нужно. Что поделаешь? Ваше дело подневольное. Убыточно оно, точно… да, толкуют, для души хорошо. Вы как?
– Это об чем?
– А вот говорят: для бога очень хорошо, для души. Из вас кто был ли в череду-то?
– Были, – откликнулся Лука Трофимыч.