Её лицо, овальное и тонкое, было бледным, но не болезненным, а скорее фарфоровым, подчёркивающим юную красоту. Большие выразительные сиреневые глаза, с искоркой ума и толики наблюдательности, что с интересом оценивали Крида, словно прощупывая его с головы до ног, не упуская ни одной мелочи. Эти глаза видели больше, чем говорило о них юное лицо. Они были глубокими, пронзительными, словно видящими сквозь оболочку, сквозь спокойствие, прямо в душу. В них читались сила, знание и неясная печаль, что делало её образ ещё более загадочным. Тонкие губы были слегка сжаты, подчёркивая сосредоточенность и концентрацию, и одновременно придавая лицу изюминку и утончённость.
Всё в её облике было простым, но вместе с тем загадочным, притягивающим взгляд и заставляющим задуматься о том, кто же она на самом деле. Она была не просто настоятельницей, а некой неразгаданной загадкой, скрытой за маской простоты и спокойствия.
Мальчик, словно пружина, выпрямился и с необыкновенной для его возраста скоростью подбежал к матери-настоятельнице. Он затараторил что-то быстро и неразборчиво, словно ручеёк, вырвавшийся из-под земли, не упуская ни одной детали произошедшего. Его маленькие ручки живо жестикулировали, подчёркивая важность рассказа. Кроха говорил с такой уверенностью и горячностью, что казалось, он не просто рассказывает, а настоятельно требует помощи и поддержки.
Девушка слушала его внимательно, не перебивая, лишь иногда кивая головой в знак понимания. Её сиреневые глаза, полные мудрости и сострадания, следили за мальчиком, словно за родным ребёнком. Её мимика была сдержана, но в тонких изменениях выражения лица можно было прочитать глубокое понимание ситуации и готовность помочь. Дева была не просто слушателем, она была настоящей хранительницей, готовой принять на свои плечи тяжёлый груз ответственности за судьбу этого маленького человечка. Когда мальчик замолчал, она спокойно, но твёрдо сказала несколько слов, и выражение её лица стало ещё более сосредоточенным и решительным, а после она обратилась и к Криду.
— Это всё крайне занимательно, мессир, — произнесла мать-настоятельница спокойным, ровным голосом, прорезавшим воздух, словно тонкий клинок. — Но не могли бы вы представиться? — В её словах звучала не просто любознательность, а тонкая ирония, скрытая за маской вежливого интереса. Её сиреневые глаза, проглядывающие из-под тонкого белого платка, с нескрываемым любопытством изучали Крида, словно проверяя его реакцию на полунамёк. Она прекрасно понимала, что перед ней не просто свидетель событий, а кто-то значительно более влиятельный и загадочный.
Она намеренно использовала обращение «мессир», оставляя его многозначным, словно намекая на его личность. Он мог быть как великим и влиятельным лордом, так и простым бродягой, скрывающим истинную сущность за маской спокойствия. В её словах сквозило понимание того, что перед ней мог быть не просто человек, а искусный мастер маскировки, актёр, виртуозно играющий своими ролями.
Крид лишь пожал плечами, словно признавая её тонкую иронию. Он понял, что его личность окутана тайной, и он может быть кем угодно — в этом и заключалась сложность. Виктор мог быть светлым дожем, правителем города, а мог быть и простым бродягой, потерявшим память и свою прежнюю жизнь.
Память словно скрывалась от него, не желая раскрывать свои тайны. И он не мог понять, является ли это лишь следствием травмы или же результатом хитрого заговора, запутанной игры, в которой он был лишь пешкой. Крид и сам не знал, кто он есть на самом деле.
— Впрочем, это дело десятое, — махнула рукой мать-настоятельница, отмахиваясь от столь незначительных и уже ничего не решающих подробностей. Её спокойствие было поразительным, и в этом спокойствии таилась огромная сила и уверенность. — И его Высокопреосвященство де ла Круз будет крайне заинтересован в столь интересном «послушнике». — Слово «послушник» она произнесла с явной иронией, подчёркивая абсурдность ситуации. Её сиреневые глаза с нескрываемым интересом следили за его реакцией, но лицо Крида оставалось невозмутимым, словно истинной маской спокойствия и подавляющего самообладания.
Она ненадолго замолчала, давая ему время обдумать услышанное, затем продолжила уже с нежной теплотой в голосе:
— Проходи. Я помою тебя и дам чистую одежду. А вскоре будет и ужин. — Её улыбка была неожиданной, тёплой и искренней, резко контрастируя с прежней сдержанностью. В этой улыбке чувствовалась материнская забота, словно она хотела успокоить испуганного ребёнка. Она поманила его за собой лёгким жестом, не настаивая, но и не оставляя ему возможности отказаться. В этом жесте заключалась вся её власть, вся её уверенность в себе и своих действиях. Крид, внешне оставаясь равнодушным, ощутил необычное для себя чувство комфорта и доверия.