— А это… Что за тип? — прошипел он, выплюнув это слово, словно противное насекомое. Голос был пропитан язвительностью и сарказмом. — Какой-то балканский дикарь? — Он резко перехватил меч, движения были быстры и плавны, свидетельствовавшие о многолетней тренировке. Лезвие ещё не было направлено на них, но готовность к действию была явна, видна в каждом напряжённом мускуле, в каждом движении его тела. Это был не просто вопрос, а явная угроза. Воздух сгустился от напряжения, превратив идиллию солнечного дня в зарождающийся шторм.
— Это Виктор, — начала Бель спокойным, почти холодным тоном, но в нём слышалась твёрдая уверенность, резко контрастировавшая с паническим отчаянием Бернарда. Она говорила медленно, чётко, каждое слово — словно удар молота, разбивающий его напыщенную позу. — Он спас детей сегодня утром от монстра в лесу, — добавила она, и в этих простых словах звучала целая история героизма, жертвенности и опасности, заставляющая по-новому оценить силу Крида, скрытую за его, возможно, непривычным для Бернарда внешним видом. Её слова подействовали на Бернарда как ледяной душ, смывая с него напыщенность и напускную уверенность. Он замер, словно окаменев, под тяжёлым взглядом Бель. Поза расслабилась, меч опустился, но не от страха, а от неожиданно обнаружившейся собственной уязвимости.
Молчание повисло в воздухе, тяжёлое и напряжённое. Затем повернулась к Бернарду. Её лицо выражало не просто гнев, а холодное, спокойное презрение. Она смотрела на него с высоты своего спокойного достоинства, словно на неприятное насекомое, которое нужно быстро убрать. В её глазах была такая власть, такая уверенность в своей правоте, что Бернард инстинктивно почувствовал себя по-настоящему беспомощным.
— А ты, — произнесла она спокойным, но стальным голосом, каждое слово словно было высечено на камне, — если будешь приставать к незамужним девушкам без их воли… — Она сделала паузу, её слова висели в воздухе, наполняя его грозящей неминуемостью. — Придам анафеме! — Это слово прозвучало как приговор, резко, неумолимо, с такой властью, что даже солнце на небе показалось на мгновение притухшим. Её взгляд оставался непоколебимым, полным не только гнева, но и глубокого презрения.
Воздух, сгустившийся от молчаливого противостояния, вновь наполнился напряжением. Бернард, сбросив с себя оцепенение, словно сбрасывая тяжёлые оковы, медленно выпрямился. Его поза стала уверенней, плечи расправились, и в его взгляде снова заиграл холодный огонёк прежнего высокомерия. Однако это было высокомерие не слабого человека, напуганного неожиданным вызовом, а холодный расчёт воина, готового к битве. Он глубоко вдохнул, словно вбирая в себя всю силу и решимость, разлитую вокруг после недавнего унижения.
— Герой? — прозвучало это иронично и с лёгкой насмешкой, но за ней скрывалась не просто язвительность, а вызов, брошенный не только Криду, но и самой судьбе. Он словно пытался вернуть себе утраченное достоинство, воскресить свой подорванный авторитет. — Тогда я вызываю тебя на бой, — продолжил он, его голос стал твёрже, холоднее, но в нём уже не было следов прежнего отчаяния. Это был голос воина, принимающего битву, словно ища в ней искупление или доказательство своей силы.
Он сделал несколько шагов вперёд, меч легко лежит в его руке, готовый в любой момент вырваться из ножен. Его взгляд стал сосредоточенным, пронзительным, словно он видит не только Крида, но и все те сомнения и страхи, которые мучили его до этого момента.
— Дуэль за честь дамы, — продолжил Бернард, его голос стал ещё холоднее, ещё более наполненным неприязнью и уверенностью в своей правоте. — Которую ты оскорбляешь лишь своим присутствием. — В этих словах слышна была не только ревность, но и желание восстановить потерянную гордость, доказать свое превосходство не только в силе, но и в праве на любовь и внимание Бель. Это было последним рубежом, за которым лежит либо позор, либо триумф. И Бернард был готов к любому исходу.
Воздух сгустился до предела. Тишина, наполненная лишь быстрым биением сердец и шелестом ветра в листве, казалась гуще любого доспеха. Крид медленно выдохнул; грудь поднималась и опускалась ритмично, словно поршень в мощном двигателе. Его тёмный, сосредоточенный взгляд остановился на лице Бель. Это было не просто наблюдение, а молчаливая просьба о поддержке. И он получил её: сухое, едва уловимое кивание головой — этого было достаточно.
Он сорвался с места, словно буря. Движение было настолько быстрым, настолько непредсказуемым, что Бернард даже не успел среагировать. Удар последовал мгновенно, резко, точно выверенный. Открытая ладонь, подобная молнии, вонзилась в корпус латного нагрудника Бернарда, оставляя чёткий, краснеющий след на стали. Звук удара пронёсся по площади, отчётливый и глухой, как удар молота по раскалённому железу.