Бернард, не веря своим глазам, смотрел на Виктора.
Закатное солнце почти скрылось за горизонтом, окрасив небо в глубокие фиолетово-красные тона. После того как на кладбище сверкнула вспышка магии, воцарилась гнетущая тишина. Крид, опустившись на землю, прислонился к холодному мрамору статуи Архангела, тело истощено, но взгляд спокоен, почти безмятежен и, казалось, видел что-то свое.
Рядом стояли Бель и Люсиль, обнявшись, словно сёстры, пережившие тяжёлое испытание. Бель, всё ещё слабая, но уже приходящая в себя, сделав пару шагов, легко коснулась руки Крида; её взгляд выражал глубокую благодарность и восхищение. Люсиль, в крепких объятиях Бернарда, ещё дрожала от стресса, но в её глазах читались и страх, и глубокое удовлетворение от преодоления себя, и то, что ей не пришлось жертвовать жизнью ради спасения всех.
Бернард, прижимая Люсиль к себе, тихо шептал:
— Спасибо. Спасибо… — его голос дрожал, в нём слышались благодарность, раскаяние и глубокая любовь. Это были не просто слова, а признание собственной глупости, слепоты, неспособности ценить то, что имелось. Он словно пытался выговорить всё, что не смог сказать раньше, всё, что застряло в горле от нерешительности и страха.
Его объятия были крепкими, полными одновременно любви и страха. Он держал её так сильно, словно боясь отпустить, словно боясь потерять навсегда. На его лице были видны следы слёз, что свидетельствовало о сильном эмоциональном переживании. Это было не просто проявление чувств, а излияние души, крик от ужаса близкой потери и бесконечная благодарность за то, что эта потеря не произошла. В этих объятиях, в этом шёпоте благодарности было много боли, много раскаяния, но была и надежда — на прощение и на будущее. Будущее, которое они чудом сохранили. Будущее, за которое Крид отдал часть себя, свою кровь, свою магию.
Глава 7
Крид резко проснулся от неприятного ощущения шёлковых простыней под собой, словно принцесса на горошине. Тихо рыкнув от раздражения собственной слабостью и внезапного отключения на кладбище, он стремительно встал с кровати и только теперь окинул взглядом помещение. Катакомбы собора были переоборудованы под госпиталь, где, впрочем, Крид был один.
Каменный холод пронизывал его до костей, несмотря на грубые шерстяные одеяла, наброшенные на узкую койку. Он чувствовал себя не в госпитале, а в каменном гробу, ожидая своего последнего часа. Шёлковые простыни, роскошь, недопустимая в этих подземных покоях, щекотали кожу, вызывая раздражение. Он издал низкий, хриплый рык, который эхом отразился от сырых стен. Слабость, проклятая слабость! Крид помнил, как был на кладбище. Чувствовал под пальцами холодный и мокрый камень, а потом — пустоту. Его словно поглотила тьма, из которой он вынырнул, словно шторм выбросил его на берег.
Он поднялся тяжело, как старый ржавый механизм. Каменные своды давили сверху, воздух был спёртым, пахнущим плесенью и чем-то ещё — чем-то металлическим, напоминающим запах застывшей в трещинах кладки крови. Единственным источником света служила тусклая свеча, дрожащая на низком столе, освещая лишь небольшой участок пола перед койкой. Остальное тонуло в густой чёрной тени, полной шёпота и скрытых углов.
Комната была бедна и аскетична, как келья отшельника. Железный сундук в углу словно притаился, готовый в любой момент раскрыться и извергнуть свои тёмные тайны. Каменные стены были испещрены непроницаемыми трещинами, словно морщины на лице старого собора. И в этих трещинах, в этом мраке, Крид чувствовал что-то ещё, нечто более зловещее, чем просто холод и плесень. Это было присутствие, невидимое, но ощутимое, как холодное дыхание смерти за его спиной.
Он прислонился к стене, почувствовав, как сырость проникает сквозь грубую шерсть домотканой одежды. Память возвращалась кусками, фрагментами, как разорванная картина, лишённая смысла. Кладбище… ритуал… и кто-то, кто хотел его убить. Но кто? И зачем? Или это был он сам? Ответы тонули в тумане слабости и в мерцании свечи, лишь подчёркивающем мрак подземного госпиталя. Крид провёл рукой по лицу, чувствуя привкус крови на губах.
Цокот. Негромкий, почти неслышный, как шёпот мышей в лабиринтах старого дома, он прорезал тишину катакомб. Маленькие каблучки, явно женского размера, отдавали эхом в каменных коридорах, напоминая о близящейся неминуемости, словно звон колокола перед казнью. Крид сжал кулаки, чувствуя, как холод проникает ещё глубже в кости. Магическая аура, до этого давившая на него, как груз каменных глыб, усилилась, сжимая грудь стальным обручем. Воздух сгустился, став вязким, тяжёлым, напоминая вонючую болотную воду. Стены зашевелились, словно готовясь к землетрясению.