Ведьма, в противоположность ему, оставалась спокойной; её движения были плавными, грациозными, словно она отмахивалась от назойливой мухи. В её янтарных глазах не было и следа испуга, только холодное превосходство, закреплённое веками практики в чёрном искусстве. Щелчок пальцев — и в воздухе вспыхнуло шартрезовое пламя, не просто огонь, а сгусток чистой магической энергии, ядовито-зелёный, как глаза тропической гадюки. Оно с невероятной силой обрушилось на Крида, не просто охватывая его тело, но и проникая в самую его сущность, словно стремясь разорвать его на атомы.
Звук сгорающей плоти резко рассекал тишину катакомб, а запах жжёного мяса смешивался с затхлым духом плесени. Одежда исчезла мгновенно, плоть таяла, как снег под жарким солнцем, кости мелькали сквозь исчезающие мышцы и жилы — это было ужасающее зрелище, разворачивающееся в мерцающем свете свечи. Но Крид даже не вздрогнул, его лицо оставалось неизменным, выражая спокойную уверенность в своих силах. Он шёл вперёд, не чувствуя боли, не ощущая сгорающего тела. Минуты казались бесконечными, словно время остановилось в этом леденящем душу спектакле.
И вот перед ведьмой уже стоит скелет, остов человека, лишённый плоти и крови. Но это лишь на мгновение. Костлявая рука, на которой буквально на глазах возрождаются сухожилия, мышцы, кожа, с ужасающим шуршанием и треском хватает ведьму за горло. Она истерично пытается поймать воздух, её глаза расширяются от ужаса, руки беспомощно дёргаются. Шартрезовое пламя гаснет, ослабевая под натиском бессмертия; оно схлопывается, как пузырь, не в силах противостоять этой монструозной регенерации.
Крид быстро восстанавливается, превращаясь из скелета в человека, словно разъярённый зверь. Его тело наполнено энергией, дыхание учащённое, но в глазах — лишь холодное удовлетворение. Его рука, как стальные тиски, сжимается на горле ведьмы, перекрывая доступ воздуха. С каждым вдохом она теряет жизнь, её лицо синеет, глаза закатываются. Она смотрит на него, и в этом взгляде только ужас неизбежной смерти, тот самый ужас, который она хотела наслать на него. А он стоит над ней, как владыка смерти, его улыбка уже не холодная, а жгучая, как тот самый шартрезовый огонь, который только что пылал вокруг его тела.
— Прекрати! — выдохнула ведьма, голос её был едва слышен, слабый, как шелест падающих листьев. Тело её тряслось, лицо посинело, янтарные глаза тускнели, угасая, словно умирающие звёзды. Она была на грани, на грани смерти, и в этом беспомощном состоянии была бессильна против его железной хватки.
— Магическая клятва… — сухо произнёс Крид, его голос звучал ровно, без эмоций, как голос судьи, выносящего приговор. Он не торопился отпускать её, держал крепко, как стальные клещи, чувствуя, как угасает её жизнь. Его лицо было непроницаемо; лишь мгновение он позволил себе улыбку — холодную, удовлетворённую.
— Клянусь… жизнью и магией! Клянусь… служить! — слова вырывались из неё, словно проклятие, слова-активаторы, опутывающие её существо невидимыми цепями. Бирюзовые руны, сияющие холодным светом, вспыхнули на её теле, распространяясь по коже, словно живые змеи, вырисовывая рабскую вязь, запечатывая её волю. Это было не просто клятва, это была сделка с бездной, закреплённая магией самой смерти.
— Довольна? — спросил Крид, его взгляд оставался холодным и несгибаемым, как стальной меч. Он немного ослабил хватку, но не отпустил, дожидаясь подтверждения заключённого союза. В его глазах не было ни капли сожаления, только ощущение выполненного долга, холодный расчёт и бесстрастие.
— Попытка не пытка… — философски бросила ведьма, и в её голосе прозвучало нечто неожиданное — удовлетворение. Удовлетворение от состояния, которое она только что приобрела. Она не боялась смерти, она боялась инквизиции, и теперь её страх был устранён. — Зато теперь меня точно не сожгут за ведомство. Её слова прозвучали как приговор, холодный и беспощадный, приговор, который она вынесла себе сама, вступив в этот рабский союз. Этот союз означал отказ от свободы, от собственной воли, зато обеспечивал выживание. И в мраке катакомб, освещённом тусклым светом свечи, была заключена ещё одна сделка, ещё одна игра, в которой ставки были чрезвычайно высоки.