– Придется тебе резать, – прошептал Флинн, дрожа от озноба под палящими лучами полуденного солнца.
– Да я же ничего в этом не смыслю, – пытался возражать Себастьян. Однако он видел, что Флинн и впрямь умирает.
– Я тоже. Но деваться некуда – и тебе скоро придется это сделать… – Глаза Флинна глубоко запали, глазницы приобрели темно-сизый оттенок. От его дыхания веяло мертвечиной.
Глядя на его ногу, Себастьян с трудом сдерживал тошноту. Она до неузнаваемости распухла и побагровела. Входное отверстие покрылось черной коркой, под которой Себастьян заметил скопившийся гной – на этот раз тошнота кислотным комом подкатила к самому горлу. Он сглотнул.
– Придется, Басси.
Кивнув, Себастьян опасливо дотронулся до ноги, но тут же отдернул пальцы, испугавшись исходившего от кожи жара.
– Ты должен, Басси, – настаивал Флинн. – Нащупай пулю – она неглубоко, прямо под кожей.
Себастьян ощутил уплотнение размером с желудь, которое перекатывалось под пальцами в воспаленной горячей плоти.
– Больно будет будь здоров, – хрипло произнес он.
Перестав грести, все с любопытством наблюдали за происходящим. Плот мерно покачивался на легком волнении мозамбикского течения. Парус, который Себастьян смастерил из деревянных обломков и холста, вяло болтался над ними, бросая тень на больную ногу.
– Мохаммед, держи с кем-нибудь его за плечи. И еще двоим нужно держать его ноги.
Флинн послушно лежал, «пришпиленный» к дощатому полу.
Опустившись возле него на колени, Себастьян собирался с духом. Он уже поточил нож о металлический край плота, протер его мякотью кокоса и промыл морской водой. Промыл он и ногу, а затем принялся намывать руки с такой тщательностью, что кожа на ладонях заскрипела. Рядом с ним стояла половинка кокосовой скорлупы со щепоткой выпаренной соли, которую соскребли с бортов и паруса, для обработки открытой раны.
– Готов? – прошептал он.
– Готов, – хрипло отозвался Флинн, и Себастьян, нащупав пулю, опасливо провел по этому месту лезвием ножа. У Флинна перехватило дыхание, однако человеческая кожа оказалась прочнее, чем предполагал Себастьян, – она не разошлась. – Чтоб тебя… – Флинн уже взмок. – Хватит дурака валять. Режь!
На сей раз Себастьян полоснул как следует, и края раны разошлись. Выронив нож, он в ужасе отпрянул: из раны истек пузырящийся гной. Он напоминал желтую подливу с мякотью чернослива, а ударивший в ноздри запах моментально стал комом в горле.
– Ищи пулю! Пальцами! – Флинн извивался, удерживаемый двумя мужчинами. – Давай! Быстрее! Не могу больше терпеть.
Собрав всю волю в кулак и едва сдерживая рвотный позыв, Себастьян сунул в рану мизинец. Отыскав пулю и с трудом отделив ее от приставшей плоти, он будто крючком выковырял ее наружу, и она упала на дощатый пол. Последовавшая за ней свежая порция гноя потекла по руке Себастьяна, и он, задыхаясь от рвоты, едва успел отползти к краю плота.
– Эх, если бы у нас была красная тряпка. – Флинн сидел, прислонившись к шаткой мачте. Он по-прежнему был очень слаб, однако после удаления гноя жар четыре дня назад спал.
– Ну и что бы ты с ней делал? – поинтересовался Себастьян.
– Поймал бы дельфина. Послушай, я настолько проголодался, что сожрал бы его живьем.
После четырехдневной диеты, состоявшей из кокосовой мякоти и молока, у них в животах не прекращалось недовольное бурление.
– Почему обязательно красная?
– Они клюют на красное. Я бы сделал приманку.
– У тебя же нет ни крючков, ни лески.
– Привязал бы к бечевке от мешка и выманил на поверхность, а потом загарпунил бы приделанным к веслу ножом.
Себастьян помолчал, задумчиво наблюдая за тем, как в глубине за бортом, бросая золотистые отблески, резвился косяк дельфинов.
– Так, значит, только красное? – переспросил он. Флинн подозрительно посмотрел на него.
– Да, непременно красное.
– Ну… – В некоторой нерешительности Себастьян, несмотря на свой тропический загар, заметно покраснел.
– В чем дело?
Продолжая краснеть, Себастьян встал и расстегнул ремень. Затем смущенно, точно невеста в первую брачную ночь, спустил брюки.
– Ничего себе! – поразился Флинн, прикрывая рукой глаза.
– О-о! О-о! – раздались восторженные возгласы членов команды.
– В «Хэрродз» приобрел, – со свойственной ему скромностью пояснил Себастьян.
Красные, как по заказу Флинна, трусы Себастьяна были не просто красного, а самого что ни на есть насыщенного великолепного красного цвета, какой только мог существовать в природе, – цвета самого яркого красного заката или замечательных красных роз, о каких только можно было мечтать. Во всем своем восточном великолепии они были Себастьяну по колено.