Тот искренне удивился.
— Ли Цзянь? Это тот законодатель мод, что с дружками трёх жаб в «первые красавицы» выбрал и едва сам уцелел? Мне не показалось, что мы с ним друзьями-то расстались. Чего же ему надо? Неужели новые претензии?
Ли Женьцы развёл руками, давая понять, что не ведает об этом, и пошёл своей дорогой, а Сюаньжень распечатал письмо. Ван Шэн тоже заглянул в лист. В письме содержались выражения искреннего почтения к господину Ченю Сюаньженю и мольба помочь в расследовании цепи загадочных эпизодов, случившихся с принцем Ли Юем, по просьбе которого принц Ли Цзянь и желал видеть господ из Судебного магистрата у своих покоях завтра в полдень. В конце письма несколько строк были приписаны принцем Ли Юем, обещавшим щедрую награду за помощь.
Сюаньжень нахмурился.
— Принц Ли Юй — это тот, что назвал мою Сюли красавицей? Что ж, на просьбу этого Ли Цзяня я мог бы и наплевать, но этот Ли Юй, похоже, человек непредвзятый и со вкусом. Почерк человека с умом. Можно и помочь, как ты думаешь?
— Но что там могло случиться? Что такое «цепь загадочных эпизодов»? Может, сам разберёшься?
— Не знаю. Наверное, нет. Пойдем вместе. От письма исходит странный запах. Помимо дорогой туши, благовоний и шелка-сырца, тянет такой смертной тоской и, боюсь ошибиться… но пахнет любовью.
— Чем? — остолбенел Шэн.
— Говорю же, любовью. Замогильной, вечной, жуткой. Первый раз слышу такой запах. Ты мне понадобишься.
— О, Небо…
Глава 63. «Шэн». 升 Подъём
Искренний подъем, большое счастье.
Будь правдивым, и тогда это будет благоприятствовать
приношению незначительной жертвы.
Поднялся в пустой город.
Повелитель совершит жертвоприношение в Цишань.
Счастливое гадание, поднимешься по ступеням.
Подъем во мраке.
Покои принца Ли Юя не поражали красотой и роскошью, но говорили о разумной скромности и вкусе. Каждый предмет обстановки был на своём месте и служил именно тому, для чего был предназначен, но несмотря на внешнюю гармонию, в этих комнатах, подобно дымку из курильницы, плыл тоскливый, едва уловимый для взгляда гибельный дух распада.
От тушечницы из яшмы пахло не тушью, а слезами, от картин на стенах веяло тоской безвременной гибели, и даже забытый на столе яркий веер почему-то тоже навевал печаль. Даже светильники у стен казались погребальными, усугублял тоску и домашний алтарь, на котором высились памятные дощечки ушедших предков.
Принц Ли Цзянь, появившись с братом, тепло приветствовал Ченя Сюаньженя и Ван Шэна. Было заметно, что от его былого скепсиса теперь не осталось и следа. Принц Ли Юй оказался человеком лет сорока, благородной наружности и прекрасных манер. Памятуя, сколь часто в августейших семьях им приходилось сталкиваться с отталкивающими и даже откровенно мерзкими людьми, Ван Шэн несколько минут внимательно и недоверчиво изучал принца, а вот Сюаньжень, похоже, никакого предубеждения не испытывал, но вздыхал и глядел на Ли Юя с откровенной жалостью.
Принц Ли Цзянь, познакомив их, тут же вышел. Ван Шэн с его уходом ощутил странную дрожь в теле, точно его бил озноб. Сюаньжень же на этот раз никуда не спешил, спокойно ждал рассказа принца и временами полной грудью вдыхал насыщенный и терпкий воздух комнаты и разглядывал висевшие на стенах портреты красавиц.
— Мой брат Ли Цзянь рассказал мне о вас, господа, он полагает, что вы способны раскрыть любое дело. Но моё дело непонятно мне самому, и едва ли я смогу изложить всё в точности, потому что даже не помню, когда это началось, и не всегда способен отделить истину от лжи. Однако я постараюсь.
Сюаньжень, не перебивая, разглядывал красивого вельможу, и молчал. Ван Шэн тоже молчал, ощущая, как леденеют пальцы. Он откинулся на край кресла и закрыл глаза.
— Мне тридцать восемь, но история моя началась, наверное, лет двадцать назад. По крайней мере, так я помню. Император ещё не женил никого из нас, и у меня была наложница Сяо Лян. Однажды мы пошли посмотреть на фейерверк, и именно тогда я впервые увидел ту женщину и испугался.
Она, хрупкая, несколько манерная, точно кукла, промелькнула в толпе, и от образа этой ветреницы повеяло неизлечимой грустью, и я лишь вскользь успел заметить её странные глаза, похожие на золото луны, отраженное в озерной воде. Глаза эти испугали меня и точно полоснули ножом по сердцу. Я несколько дней был словно болен, точнее — точно силился вспомнить что-то важное, но не мог.