Шум канцлер поднял большой, и потому мало кто расслышал негромкий вопрос Ченя Сюаньженя, обращенный к слуге, разносившему подносы.
— А нельзя ли принести нам немного курятины с чесночком, а? Я голоден, как волк.
И как только блюда с курятиной оказались на столе, он, подвинув одно Ван Шэну, а другое — себе, с лисьей жадностью накинулся на мясо и принялся уписывать за обе щёки.
Шум тем временем нарастал, и весь зал вскоре гудел, как растревоженный улей. Про повод для банкета всё как-то забыли, и только его величество, бросив внимательный взгляд на спокойно закусывавшего Ченя Сюаньженя, тихо пробормотал себе под нос, что этот человек одарён божественно.
Подскочивший к императору канцлер Юань Цяньяо льстиво заметил, что его величество абсолютно прав. Большая кисть пишет большие иероглифы, а гении рождаются гроздьями, и эти двое молодых людей будут как нельзя кстати в его академии! Император задумчиво кивнул.
Но тут сбоку от императора нарисовался канцлер Чжан Цзячжэнь и заявил, что подобные таланты нужны в правительственном аппарате куда больше, нежели на академических стезях! Император снова кивнул.
Оба канцлера знали, что кивок императора не означает согласия с услышанным: он всего только был знаком того, что его величество считает вопрос достойным внимания и рассмотрения.
И император рассматривал его досконально. Со всех сторон. Он знал, что убийство госпожи Бай пытались раскрыть специалисты правительственного судебного ведомства и академики судебной палаты академии Ханьлинь. И что? Провозились пять месяцев с нулевым результатом там, где два юнца разобрались за полчаса? Ну а раз так…
— Определить обоих в Имперский судебный магистрат.
___________________________________
[1] Час Петуха. Время с 5 до 7 часов вечера.
[2] Час обезьяны, с 3 до 5 часов дня.
Глава 16. «Сяо-го». 小過 Малое превышение
Превзошёл отца, встретился с матерью,
не дойдя до государя, встретил подданного.
Небо в тучах, а дождя нет.
Из западного предместья князь
выпустит привязанную стрелу и
достанет дичь из ямы.
Имперский судебный магистрат был не столько расследующей, сколько ревизующей структурой. Сюда со всей империи стекались сведения обо всех крупных преступлениях, и те из них, что могли спровоцировать недовольство на местах или того хуже — вызвать беспорядки, — немедленно переходили в ведение магистрата.
Обычно сюда получали назначение достаточно опытные чиновники, прослужившие в судебных органах не один десяток лет и приобретшие солидный опыт расследования преступлений. Жалование в магистрате было в три раза выше, нежели в академии, и составляло двести даней, и служебная квартира в лучшем, Центральном, районе столицы тоже существенно увеличивала список преимуществ. А стоило прибавить сюда шесть цинов площадей «служебных» полей и восемь — наследственных, и это на низшем, шестом ранге, как становилось понятно, что служба здесь была пределом мечтаний любого судейского чиновника.
Однако, как давно было замечено мудрыми, одна горошина мышиного помета портит целый котел отменной рисовой каши. Возглавлял ведомство господин Сю Бань, старый и опытный законник, человек неглупый и приличный. Как истинные конфуцианец, он полагал, что отсутствие постоянства в радости и горе — это болезнь, стремление к аморальным удовольствиям — болезнь, одержимость одним человеком — болезнь, возвеличивание себя через унижение других и злоупотребление дозволенной властью — болезнь.
Ну и что же тут дурного, спросите вы, и причём тут мышиный помёт? Увы, горошинами мышиного помёта были для магистрата две его дочери, погодки Сю Чуньхуа и Сю Чуньшен. Обе носили роскошные жюцуни[1], а в объемные сложные прически втыкали драгоценные шпильки с цветами из шёлка. На лицах обеих неизменно был толстый слой белил и яркие румяна, помадой они придавали рту форму цветка с четырьмя лепестками, а брови выделяли насыщенным чёрным цвётом в модных формах «утка-мандаринка», «усики мотылька» и «тёмный туман».
«Утка-мандаринка» придавала лицу Чуньхуа изумленное выражение, даже тогда, когда она справляла нужду, «усики мотылька» превращали её лицо в театральную маску бога Грома, а «тёмный туман» на лице Чуньшен неизменно вызывал у пожилых сотрудников магистрата, не привыкших к новейшей моде, вопрос, почему это дурочка не может умыться, если ей на лоб нагадили воробьи?
Однако вид девиц был ничто в сравнении с их интересам к убийствам: они постоянно расспрашивали подчиненных отца о деталях следствия, кои разглашать, в общем-то, было, запрещено, и имели глупость рассказывать о них подругам, давали советы по расследованию, почему-то будучи убежденными, что само появление на свет в семье законника сделало их самих сведущими в законах. Подчиненные господина Сю Баня не спорили с женской дурью, и лишь порой, дома, позволяли себе срываться, швырять о стенку предметы чайного сервиза и орать, что мочи их больше нет терпеть этих дурочек!