— Тебе всё ещё горько от этого?
— Нет. Просто теперь, когда мой ранг уже выше отцовского, хотя бы из вежливости он мог бы написать мне пару слов.
Сюаньжень откинулся к перилам беседки.
— Ты знаешь, когда мы возвращались из Суяна, я дорогой размышлял о кое о чём. Вот Небо. Оно излучает свет не по прихоти или по доброте, оно светит непреложно и бесстрастно. Его удел — светить, и оно светит всем одинаково. Это бесстрастная справедливость. Но на деле вершина холма и сырая пещера получают разные доли его сияния. Да, не из-за несправедливости Неба, а в силу собственных свойств, но всё равно, света кому-то всегда недостает…
В семействе Линя Юаня была старшая жена, госпожа Ду Цао, и пять наложниц. Старшая госпожа родила отцу трёх сыновей — Сюаньюаня, Сюаньгуна и Сюаньцина. Третья наложница родила двух девочек, пятая — меня. Из-за смерти матери я не знал материнской любви, зато госпожа Ду Цао окружила своих сыновей огромной любовью. К ним было приставлено насколько кормилиц и служанок. В результате они, как водится, не уследили: мой старший братец свалился с холма и у него начал расти горб, а Сюаньгун и Сюаньцин, испорченные всегдашними потачками мамочки, с юности не вылезали из пьянок и блудных домов. Таковы последствия пристрастной несправедливости.
Пещера никогда не станет холмом даже ценой неимоверных усилий, я тоже даже неимоверными усилиями никогда бы не заслужил любви старшей госпожи. Чем выше были мои успехи, тем больше меня ненавидели. Именно поэтому мне всё же ближе бесстрастная справедливость Неба: тут, если тебе недостаёт света, можно просто полежать на южном склоне холма…
— С красавицей…
— А? — удивился Сюаньжень. — А! Ну да, с красавицей это ещё лучше.
…Возвращение Ченя Сюаньженя и Ван Шэна на службу на следующий день совпало с трагическим событием, весьма перепугавшим Сю Баня: на рассвете уборщик обнаружил труп старшего следователя Сунь Цзуна. Причины столь странного поступка никто не понял, записка, казалось, указывала на осознание им бессмысленности его жизни, но разве этого достаточно, чтобы свести счеты с собой? Миллионы живут, не пойми зачем, разве это повод умирать?
Но самое худшее воспоследовало после, когда в магистрат вернулись из поездки в Суян Чень Сюаньжень и Ван Шэн, и тут же явился Ли Женьцы, который по признакам отравления сразу установил яд гу!
Это был скандал! Изготовление и хранение ядов гу входило пятым пунктом в «Перечень Десяти Зол» Уголовного уложения «Тан люй» над красноречивым названием «Бу дао», «Извращения». Так звалось кощунственное изуверство, идущие наперекор правильному Пути! Рядом с ним стояло убийство трёх человек в одной семье, ни один из которых не совершил наказуемого смертью преступления, расчленение трупов и колдовство! И все эти деяния наказывались удавлением! Ведь яды гу радикально отличались от всех остальных ядовитых веществ: все прочие яды могли в малых дозах использоваться как лекарства, но яд гу не имел полезного применения и в принципе употреблялся лишь во зло!
И этот яд хранился у чиновника Имперского судебного магистрата?! Скандал!
Ли Женьцы допросил охранника и сторожа и узнал, что покойный пришёл магистрат накануне вечером, на второй страже, в час «Хай-чжу»[1]. Почему ему позволили войти? Так ведь они уполномочены не пускать в магистрат никого постороннего, но господин Сунь не посторонний, поэтому ему не помешали, подумав, что он забыл что-то важное на службе. Господин Сунь сел за стол, начал что-то писать…
Чень Сюаньжень, известный на всю столицу своим удивительным чутьем, понюхав рукав покойного, уверенно сказал, что яд тот принёс в рукаве, ибо ткань до сих пор остро пахнет змеиным ядом. А Ван Шэн, сдав подготовленный ими с Ченем Сюаньженем отчёт, осторожно высказал предположение, что самоубийцу могла мучить совесть. В Суяне, помимо ужасных злоупотреблений местных властей и контрабанды соли и железной руды, которую покрывал чиновник министерства финансов Ду Цишань, выяснилось, что с ними был связан и Сунь, предупредивший префекта Юй Мо о готовящейся инспекции.
Сю Бань побледнел и покачнулся.
— Как я пригрел такую змею у себя в магистрате? Крыса! Ду Цишань? Мерзавец! Немедленно доложу императору! Но яд гу? Где этот негодяй Сунь разыскал его? Неужто сам изготовил? Это же пятно на весь магистрат!
Сю Бань повернулся к Ченю Сюаньженю и Ли Женьцы.
— Чень, Ли! А может… — он не решился выговорить вслух желание замять неприглядную историю, но его взгляд был красноречивее любых слов.
Ли Женьцы вновь показал себя человеком мудрым и сговорчивым. Он тут же подсунул на подпись Сю Баню рекомендацию для поступления его сынишки в Судебную школу академии Ханьлинь, и как только две красные печати легли на неё, понял, что сделал в экспертизе ряд мелких ошибок, и ядом, который использовал Сунь, оказался аконит.