Сюаньжень расхохотался.
— Выброси эту ерунду!
— Но я боюсь! Что, если я в чём-то уступаю другим мужчинам? Вдруг я не подойду Лу Юншэнь и не смогу угодить ей?!
Сюаньжень улыбнулся.
— Ты подойдёшь. Вспомни, что ты — чжуанъюань, «образец для подражания во всём государстве». Кроме того, я видел тебя в бане. Чтобы ты не понравился женщине, она должна быть дурочкой. Лу Юншэнь — скромна, умна, мила и холодна. Ты сможешь угодить ей.
— Откуда ты знаешь, что она скромна и холодна?
— Она сказала о своей сестре, что та была человеком страстным и увлекающимся. Сказала, если ты заметил, с лёгким осуждением, а это значит, что ей самой не свойственны ни пламенные страсти, ни пылкие увлечения. Ну а раз так, от тебя никто не потребует знания дурацких ухищрений Благороднейшего Дуна.
— Дурацкие ухищрения? А ты сам не практиковал это?
Сюаньжень прыснул.
— Мой опыт невелик, я говорил тебе. Но кое-чем могу поделиться. В алькове следует быть расслабленным и спокойным, настроением твоим должна быть щедрость и безмятежность. Если пара гармонична, а чувство одинаково — ничто другое не важно. Мужчина и женщина должны сливаться в совокуплении, как течения в морях, иметь каждый свой путь, но оставаться частью великого потока. А если пара лишена истинных чувств, напрасны будут вычурные позы и старинные трактаты, и даже эликсиры Пяти Минералов или даосского Яшмового Огня тебе не помогут. Эти книги писали утомлённые развратом люди, пытавшиеся оживить давно умершие чувства.
— Легко тебе говорить о безмятежности! А я волнуюсь.
— С чего бы? Стать мужчиной с любимой, которую сам делаешь женщиной — об этом можно только мечтать.
— Звучит-то хорошо, но на деле…
— Никто не сделает это за тебя: придется тебе напрячь мускулы. Сохраняй покой. Придёт время, и цветы распустятся сами.
— Да понимаю я!
— Кстати, вот ведь странность… — снова расфилософствовался Сюаньжень. — Мои покойные братцы Сюаньгун и Сюаньцин лицами походили на госпожу Ду Цао, никогда не отличавшуюся красотой, при этом они всегда были уверены в собственной неотразимости. Для них несущественно было образование, они презирали меня за интеллект, всегда удовлетворялись лживыми похвалами матери и статусом отца. И это упрощенное восприятие себя создавало у них иллюзию превосходствая. Они искренне были уверены, что лишь дав себе труд родиться в семье богача, они имеют право претендовать на лучших учителей, лучших лекарей и лучших женщин. И их ничто не вразумляло. Когда я сдал экзамены в уезде, они сказали, что только такой дурак, как я, на это способен. Когда они видели, что я избегал певичек и весёлых домов, считали, что мне недостаёт мужской силы и непринужденности, чтобы нравиться женщинам, а когда Чень Цзинлун назвал меня талантом, говорили, что учитель сошел с ума. Но почему ты, красивый как Пань Ань, не уверен и сомневаешься в себе, а?
Ван Шэн пожал плечами.
— Мы жили в бедности, у меня и зеркала-то не было. Правда, я часто слышал, что красив, но меня не признавал отец, сверстники дразнили как бастарда, и красота мне ничуть не помогала, я лишь вызывал зависть и неприязнь менее красивых. А потом, когда я осознал, что хорош собой, я счёл, что привлекательность — моё единственное достоинство. И мне всегда хотелось избежать нежелательного внимания.
— Отказ от чувства превосходства — это путь к истинной мудрости и просветленности, Шэн, но считать ум и красоту ненужными — это отклонение от истины.
Ван Шэн иронично хмыкнул.
— Я запомню, старший.