Сюли хмыкнула.
— И сколько же тебе надо детей?
— Как минимум двух сыновей, а лучше троих.
Сюли снова хмыкнула.
— Ладно, не кипятись. Тут пока безопасно, да и запас монет теперь имеется. Будет тебе потомство… Дело-то нехитрое.
Сюаньжень подозрительно поглядел на супругу, но ничего не сказал. Он вообще, будучи человеком разумным и осторожным, никогда не спорил с Суянской Лисой.
Себе дороже.
Глава 52. «Гэнь». 艮Неподвижность
Неподвижность в пальцах ног.
Неподвижность в икрах —
двигать ногами невозможно, на душе грустно.
Неподвижность в пояснице, надорвана спина.
Опасность затуманивает рассудок.
Неподвижность тела — беды не будет.
Неподвижность щек, в речах пусть будет порядок.
Укрепи неподвижность. Счастье.
Незаметно пришел седьмой месяц, месяц Духов. В его седьмой день отмечали праздник Цисицзе в честь любовной связи Пастуха и Ткачихи. При императорском дворце возвели огромный зал высотой десять чжанов, привязав парчу к бамбуковой раме и разложив фрукты и жаркое в качестве подношений двум звездным влюбленным.
Сю Бай, Ли Женьцы, Чень Сюаньжень и Ван Шэн были в числе приглашенных на праздничный ночной банкет к государю. Длинные столы были покрыты цветами, сладостями и сушеными фруктам. Везде стояли плошки с молодыми побегами риса. В центре каждой рисовой связки помещали крошечные лампы. Огоньки этих ламп напоминали светляков.
Наложницы императора, стоя лицом к Луне, вдевали многоцветную нить в иглы с девятью ушками и молились о мастерстве в ткачестве. Дамы в нарядных платьях ходили от одного стола к другому, любуясь удивительно искусными вышивками, а мужчины слушали песнопения даосских жрецов.
Все было возвышенно и пристойно, но Сюаньжень не мог не заметить странного лица Ван Шэна. Тот не улыбался, но бросал угрюмые взгляды в верхние углы зала, ничего не ел и казался расстроенным.
— Что-то случилось, Шэн? — тихо поинтересовался Сюаньжень
— Ничего, но весь зал полон призраками и голодными духами.
В Поднебесной считали, что седьмой месяц по лунному календарю — самый страшный из всех двенадцати, в этот период ворота загробного мира открывались, и духи могли свободно попасть в земной мир, поэтому его называли «месяцем духов». А самый страшный его день — это пятнадцатое число, день голодных духов Чжуанъюаньцзе.
— Не рановато ли? До дня духов ещё неделя.
— Рановато, — покладисто согласился Шэн, — но они здесь. Что-то случилось.
— Спроси-ка, что их сюда привело?
— Спрашивал уже. Говорят, недоброе творится…
— Только этого и не хватало…
На следующий день в тихом летнем покое Чанъани проступило нечто странное. На восточной окраине столицы, возле ворот Янсин[1], на городской стене неожиданно утром была обнаружена надпись, однако стражники постоянно дежурили рядом и ничего подозрительного не заметили. Понять надпись никто не мог: странные иероглифы 永死为[2] обнаруживали слишком много вариантов прочтения.
Однако общий смысл надписи никому, разумеется, не понравился.
Так как надпись всё же не была противоправным деянием и не содержала оскорбления правящей династии, о ней доложили в ямынь и этим ограничились. Однако через два дня, неподалёку от пруда Цуйцзян, что располагался в саду Фужун, неожиданно обнаружили странное существо, похожее на покойника. Он не был опознан и тут же исчез. А вот на кладбище в квартале Личжен, всего в двух кварталах от Лотосового сада Фужун была найдена расхищенная и осквернённая гробница министра рода Вэй — Сыюна.
Род Вэй был знаменит в городе, его знатные представители были в родстве с императорской семьей. Некоторые из них были зятьями покойного императора, а женщины этого рода часто становились женами принцев. Правда, в последние годы род преследовали неудачи — во всех делах, в торговле и политике.
Расследование сразу приобрело статус закрытого, и было передано в Имперский Судебный магистрат. Протокол осмотра гробницы Ли Женьцы, Ченю Сюаньженю и Ван Шэну вручили под личную роспись и клятву не разглашать услышанное и увиденное там.
Все трое принесли клятву, однако, так как Ли Женьцы в этот день был занят делом об исчезновении одной знатной горожанки, он устал и предложил им ознакомиться с материалами с завтрашнего утра на свежую голову. Сюаньжень и Шэн не возразили, но после ухода Ли Женьцы со службы Сюаньжень всё же из чистого любопытства сунул нос в протокол и тут же умчался в нужник. Растерянный Шэн проводил его взглядом, тоже заглянул в протокол, прочитал и замер в оторопи. Тем временем вернулся Сюаньжень, посетовавший, что от запаха этой бумаги его вывернуло наизнанку.