Вежливо кивая головой, Мёршель тем не менее решил прервать этот поток слов:
— Фрау Крюгер, вы еще будете подробно допрошены, а сейчас ответьте мне всего лишь на несколько вопросов, так сказать, информационного характера.
— Пожалуйста, — разочарованно протянула Эрна Крюгер.
Обер-комиссар пригласил ее сесть на стул, а сам примостился на краю кухонного стола:
— Фрау Крюгер, когда вы в последний раз видели убитую, то есть фройляйн Нитрибитт?
— Во вторник… значит, двадцать девятого.
— Не помните, в котором часу?
— Очень даже точно помню. Я была здесь ровно в одиннадцать, как всегда. Раньше одиннадцати мне не разрешалось приходить, потому что Рози всегда поздно вставала. Я наводила порядок, чистила пылесосом ковры, вытирала в гостиной пыль. В тот день, в три, Рози отправила меня домой, потому что у нее был гость. Пришел Польмальчик…
— Польмальчик? Это еще кто такой?
— Хм, как бы лучше сказать… Очень близкий знакомый, вот… Ее друг, но не любовник, господин комиссар.
— Ну хорошо! Вы знаете его полное имя, место проживания?
— Его зовут Хайнц Польман. Это, собственно, все, что я о нем знаю. Живет он здесь, во Франкфурте, но на какой улице, сказать не могу.
Мёршель в записной книжке после фамилии «Польман» поставил большой вопросительный знак:
— Так, хорошо, мы с ним разберемся; значит, вы ушли, потому что пришел этот господин Польман?
— Нет, господин комиссар, не потому, что пришел Польмальчик… Розмари ждала какого-то другого гостя. Она даже Польмальчику сказала, что у нее мало времени.
— Вы не знаете, кто был этот другой гость, которого она ждала?
— Нет. Очевидно, один из обычных посетителей. Он позвонил в два часа, и я слышала, как она сказала: "…но не больше чем на час".
— У нее было что-то еще намечено?
— Понятия не имею.
— Итак, вы ушли в три часа.
— Да.
— И со вторника больше здесь не были?
— Не была.
— Но ведь вы сказали, что почти каждый день сюда приходили?
Эрна Крюгер покопалась в хозяйственной сумке и извлекла оттуда два свертка в папиросной бумаге. Осторожно развернув их, она положила на стол букет из трех гвоздик и поставила круглую вазу из дымчатого стекла. И только после этого рассказала о ссоре из-за разбитой вазы и своем внезапном увольнении.
— Она всегда так делала, когда злилась. Но на этот раз мне было очень обидно, поэтому на следующий день я не пришла. Я даже собиралась подыскать новое место, но потом мне стало жаль этого. Вот я и купила вазу и цветы.
— Чтобы помириться?
— Ну да, что-то вроде этого.
— И пришли сюда сегодня вечером?
— Да, в пять часов.
Мёршель поднялся и несколько раз прошелся по кухне. Когда он остановился, в его руках была фотография в сафьяновой рамке.
— Вы знаете этого человека, фрау Крюгер?
Домработница лишь мельком глянула на снимок:
— Это барон.
— Какой барон? Его фамилия?
Эрна Крюгер пожала плечами:
— Этого я вам не могу сказать. Она звала его просто бароном. Какой-то богатый фабрикант из Эссена. Больше я ничего не знаю. Рози хвалилась, будто он самый богатый человек в Европе.
— Она давно была с ним знакома?
— Когда я начала вести хозяйство Рози, он уже к ней ходил.
— И вы никогда не слышали его фамилии?
— Меня это особенно не интересовало. Здесь бывает столько людей, что и захочешь — не запомнишь всех по фамилиям.
Обер-комиссар несколько мгновений пытливо всматривался в ее лицо, как будто хотел прочитать на нем, правду ли она ему говорила. Затем показал ей остальные конфискованные фотографии:
— А этих людей вы знаете?
— В общем, видела, но фамилий не знаю.
— Они тоже числятся среди друзей фройляйн Нитрибитт?
— Иначе зачем ей было бы хранить их фотографии.
Мёршель, как игральные карты, собрал со стола фотографии и спрятал в карман. Казалось, на этом он собирался закончить беседу. Эрна Крюгер тоже поднялась и взяла со стола гвоздики и вазу:
— Да… по-моему, все, что могла, я уже вам рассказала.
— Одну минутку, фрау Крюгер. Я хочу обратить ваше внимание на то, что все, о чем мы здесь с вами говорили, должно остаться между нами. В противном случае вы можете помешать следствию и невольно оказать содействие преступнику.
Хотя обер-комиссар старался придать своим словам особую значимость, они, похоже, не произвели на женщину должного впечатления. Она лишь равнодушно, без малейших признаков испуга сказала:
— Да с кем мне об этом говорить? Кого это интересует, кроме полиции? — Она упаковала вазу и завявшие уже гвоздики обратно в сумку: — Я могу идти, господин комиссар?