— Мне уже сорок почти, Крис! Да в мои годы дамы уже пенсию считают. К похоронам готовятся. Гробик присматривают.
— А как же — сорок пять баба ягодка опять?
— Фу на эту народную мудрость, терпеть ее не могу. И потом, мне же не сорок пять. А сорок. Почти.
Синий автомобиль плавно двигался следом за вереницей цветных, сбоку высился мусоровоз, из кабины дядька всякий раз, когда Шанелька сердито отворачивалась к опущенному стеклу, махал рукой, осклабясь.
— Тебе, красотка, считай, тридцать, а выглядишь ты на двадцать семь, а там и двадцать пять недалеко, — назидательно вещала Крис, следя за дорогой.
— Да-а-а… Так до детсада можно досчитаться. Ты лучше скажи, куда летим-то? Так прекрасно ехали, так плавно, я думала, в свое удовольствие. А теперь…
— В Береговое! — решительно ответила Крис, расправляя плечи, — летим в Береговое.
— Там толпа, — унылая Шанелька нахмурилась в ответ на улыбку мусорщика, — я не люблю, ты знаешь.
— Все не любят. Я тоже не люблю. Ты знаешь. Но придется потерпеть. Чуть-чуть. И хватит уже стенать. Лучше расскажи о чем-то, о любимом давай. Пока я рулю. Только зарадимироздания, не про Черепа!
— Тьфу на него, — послушно согласилась Шанелька, — а о любимом, ну вот на той неделе. Найду сейчас. Тебе понравится.
Она вытащила планшет, потыкала пальцем в экран, открывая сохраненные вкладки. И, удобнее усаживаясь на согнутую ногу, стала читать, смеясь и поглядывая на улыбку Крис.
Здорово, да? Йейтс. Случайно нашла перевод такой. Ну, очень круто.
Глава 2
Лето выбелило небеса до линялого бледного цвета, высушило траву на обочинах и запылило серый асфальт, показывая перед машинами дрожащее знойное марево. В открытые окна врывался теплый ветерок, ерошил черные волосы Крис и мотал по шее и щекам белокурые пряди Шанельки. Она время от времени закручивала их, кидая за плечо, а ветер тут же растрепывал жгут, Шанелька прихватывала пряди заколкой, наверчивала на затылке рыхлый узел, остужая потную шею. А потом, болтая с подругой, снова распускала, цепляя заколку на вырез белой маечки.
— А я говорю, уже три часа, мне же утром вставать, на работу. А он вскочил и как выдал тираду. Я, говорит, дискутирую с очень культурной дамой о роли Чехова в русской литературе, а тебе завидно, что у меня есть интеллигентные оппоненты, а у тебя одни, значит, слюнявые поклонники твоей потрепанной красоты. Я днем на работе зашла в интернет, а мне там десяток писем. С ругней. Оказалось, этот подлец влез в мой почтовый ящик и на мои последние письма понаписывал народу всякого хамства. Прикинь, мне по работе пишут, а получили в ответ всякой хренотени безумной. Петра Василича, ну инспектора по внешкольной работе вызвал на дуэль. Ему в том году шестьдесят стукнуло, Василичу. Мы с ним про акции по обмену библиотечного фонда беседовали как раз.
— Он хоть подписался? Или твой Василич решил, что ты его на дуэль вызываешь? Хотела бы я прочитать сие послание.
— Подписался, — Шанелька уныло покачала головой, потом фыркнула, — в своем стиле. Гордо так. Константин Черепухин, защитник женских прав и ревнитель семьи.
— На костях?
— Чего?
— Дуэль на чем? На костях? Или гитарами по шеям?
— Ой… — Шанелька снова скрутила волосы, — ой, я что-то представила, как они друг друга, гитарами… Повезло одной нашей Танечке. В кавычках повезло. Она меня потом обходила в читалке робко, как зайчик. Он ей стишок послал. Ну, ту свою песню, которую мне посвятил четыре года назад. Про пламя, таежные встречи и поцелуи в костре. И приписал в конце, мол, я перед вами беззащитен и мягок, как обнаженный кальмар в океане. Криси, смотри на дорогу!
— Кальмар! — Крис, резко затормозив, кинула машину к обочине, хохоча, упала на руки лицом, — ой, что-то я тоже представила. Вяленого беззащитного кальмара Костика. С че… черепом в щупальцах.
— Угу. Я его потом спрашиваю, да что она тебе сделала? Ты ее кадришь, что ли? Девчонке девятнадцать лет, а тебе через год полтинник стукнет. Не, ну я понимаю, что этот стишок ты разослал всем своим бывшим, я это давно узнала, когда четыре тетки к нему в комментарии пришли, и каждая цитировала, со значением. Но Таньке он зачем? Ясен пень, наш герой выпятил грудь и заявил, что у меня в голове одна грязь, а это был вопль мятежной души в поисках родственной души.