— Через пару лет он родственные души начнет искать в начальной школе. Знаем мы такое. Чем старше козлище, тем моложе ему нужны дурочки. Там его и повяжут. У школьного забора. Так, у тебя что-то глаза заблестели? А ну перестань.
— Да, — сказала Шанелька, — перестала уже. Поехали.
Через пять минут молчания, а под колеса ложилась блестящая серая лента, дрожащая далекими игрушечными машинками, кривыми от марева, заговорила с тягостным недоумением, ковыряя на блестящей загорелой коленке старую ссадину:
— В голове у меня не укладывается. Я не укладываюсь в голове. У себя. Ведь в чем-то он с самого начала был таким. Но всегда мог отбояриться. Когда стали жить, он по телефону длинные беседы вел, с бывшими. Я бесилась, ревновала. А он свысока, мол, тебе, простушке, не понять интеллигентных отношений, когда люди остаются друзьями. Понимаешь, когда в кино или в книжке я про это читала, это — мило. Казалось, так и надо. Только я не умею, правда, поэтому сразу сказала, или я, или все остальные, не надо к нам в постель тащить заочных бывших и будущих. Маялась из-за этого. А он, то целый день на телефоне висит, воспитывая младшего брата первой жены, то письма строчит бывшей второй жене. То всю ночь в беседах с третьей про ее новую работу. У меня дома кран течет, двери в ванную перекосило, крючок несчастный под полотенце я сама ночью леплю, потому что Костику днем некогда, он мир спасает. Вот рассказываю тебе и видно, не мужик, а так, тьфу, стыдно и возиться. Но почему, когда были вместе, почему я терпела?
— Меня спрашиваешь?
— Себя. Он когда мне сообщил, что у него три жены было… С третьей не разведен еще. Я сразу хотела на нем крест поставить. Та самая, народная мудрость, ну ты в курсе, как я ее не люблю. Все эти средние арифметические истины. Если он женился, Нелька, думала я, то все это у него уже было. Так же. Так же бегал следом, так же кидался драться с поклонниками. Цветы покупал. Песни пел. И не один раз, один как раз понять можно, я и сама замуж сбегала, не успела и понять, куда меня занесло и как потом вынесло. Но три раза, Криси! Три! Система, однако. Даже уже не тенденция.
— А он тебя уболтал, да? В койке. Размахивая хуем. Сама говорила, секс у вас был ослепительный.
Шанелька кивнула, закусывая пухлую, в трещинках, губу.
— С его точки зрения, я это сейчас понимаю, я обыкновенная была дурочка-блондинка. Которую можно уболтать, все свои грешки и недостатки вывернув, будто они ого-го достоинства. Вернее, еще унизительнее. Ты права. Он думал, махнет хуем, и я сходу на спинку. Без памяти. Это противно, понять, что меня так воспринимали. Он воспринимал. Но мы же вместе! Были! Разговаривали. Делились всяким. Он совсем не видел, что я другая?
— Оно ему не надо было.
— Потрясающе. Жить с человеком бок о бок четыре года. И — не надо, какой именно я человек?
— Извини. Скорее всего так.
— Ненавижу.
— Шоколадку хочешь? В ней эндорфины.
— Хочу, — скорбно сказала Шанелька, — но не буду. От нее килограммы. И кожа плохая.
— Глупости. Писят грамм шоколада ничего тебе не прибавят. А настроение поднимут.
Шанелька вытащила из бардачка початую шоколадину и, развернув фольгу, послушно откусила, прислушиваясь, поступают ли в кровь эндорфины.
— Та-ак, — Крис опять повела машину к обочине, где лепились друг к другу разновысокие магазинчики и ларьки, украшенные рекламой и табличками.
— Вижу я то, что нам нужно. Ксерокопия документов. Штампы, печати. Вытри губы, там шоколад. Сейчас встанешь, на фоне этой стенки, я тебя зафотаю. А ты меня.
— Зачем это? — вылезая и топчась, чтоб размять ноги, подозрительно спросила Шанелька, — у меня нос сгорел. Вчера. Будет красный.
— Неважно. А зачем, увидишь сейчас.
Стенка была обшита цинковыми полосами, но на портретах выглядела просто светлым, немного бликующим фоном. Одобрив десятый вариант, Крис углубилась в переулочек, весь состоящий из фанерных киосков, предлагающих проезжим буквально все. Надувные матрасы, медовую пахлаву, шашлычки из мидий, экскурсии на яхтах, соломенные шляпы, крем от загара и для загара (крема-а-а, с придыханием возвеселилась Крис, читая надпись на ларечке, о-о-о, крем-а-а…), эфирные масла в стеклянных флаконах, наборы крымских самоцветов, шашлык в белых тарелочках, домашнее вино на разлив и на розлив, консервы и некое подобие гамбургеров с кусочком колбасы в недрах огромной булки, парео, платья, шорты и пляжные тапочки, ласты и цветные маски, билеты на самолет и автобус, поношенные автомобильные шины и детские нарукавники для плавания, полосатые циновочки, огромные сумки, купальники, зазывно машущие лямками, и радость каждого курортного базарчика — коллекции труселей с пошлыми надписями и стрелками в направлении гениталий.