Дима затормозил, свернув к блестящей обочине, залитой светом из стеклянных витрин супермаркета.
— Кот. И мама. Надо же срочно, подарки какие.
— О-о-о, — Шанелька выбралась, хлопнула дверцей, пошла следом к дверям, что без перерыва крутились, перемешивая шумных деловитых людей, — конечно, коту — срочно, иначе никак.
В ярком зале, под белыми лампами, Дима обнял ее за плечи и, нагибаясь к уху, сказал убедительно:
— Шанелька, я сам мужик. Я твоего кота прекрасно понимаю. Такую женщину уводят. Нужен подарок. Подскажи.
В кармане запел телефон, Шанелька вытащила его, рукой указывая Диме на отдел с кошачье-собачьими сокровищами — вкуснотой и игрушками.
Отойдя в сторону, сказала вполголоса:
— Угу. Криси…
— О! Я правильно поняла, он, да? Приехал вдруг Дима?
— Да. Крис, я потом тебе…
— Все-все, не мешаю. Счастья тебе, Шанелькин. Ой, подожди! Сказку.
— Что?
— Напиши еще сказку, обязательно! Поняла?
— Да, — вполголоса сказала Шанелька коротким гудкам, — обязательно.
Дима о чем-то толковал с толстой продавщицей в красно-белом колпаке на кудрях. Оглядывался, с вопросом на лице, все еще покрытом легким, с лета, загаром. А Шанелька стояла, не двигаясь, увидев вдруг перед собой вместо просторного магазинного зала с белыми прилавками, полными сыров, колбас и коробок, — серые, с черными резкими тенями скалы, припыленные скудным снегом, синее, тоже с черным оттенком небо, проколотое остриями зимних звезд. И там, под каменными оскалами, вздымаясь и расшибаясь толщей воды, сыплется клочьями пена, мерцает в свете луны, падает и утекает обратно. Осыпая сверкающим фосфором влаги две маленькие фигуры на самом краю. В самом сердце ночи, переводящей время из прошлого в то, чему еще только предстоит совершиться.
Такая вот сказка.