— Ага, стоит мне повернуться, только тебя и видели.
Я ощутил, как кровь прилила к щекам.
— Сердик, я велел тебе идти.
Он стоял на своем:
— Слушай, я тебя знаю, и знаю, что значит этот твой вид. Что бы ни было у тебя на уме, но когда ты вот эдак смотришь, кое-кого ждут неприятности, и обычно именно тебя. Что ж делать?
Я яростно выдохнул:
— На этот раз они ждут тебя — если не сделаешь, как я сказал.
— Не обрушивайся на меня с высоты своего королевского величия, — сказал он. — Я лишь пытаюсь спасти тебя от порки.
— Знаю. Прости. Я… У меня была одна мысль.
— Ты можешь открыть ее мне, верно? Я ведь вижу, что-то гложет тебя изнутри все эти последние дни. В чем тут дело?
— Я и сам не знаю, — признался я. — В этом ты мне не помощник. Забудь. Слушай, а короли не сказали, куда направляются? Что они, не могли наговориться досыта в Сегонтиуме или по дороге сюда?
— Они пошли на вершину этого утеса. Там, наверху, где кончается вон та гряда, есть место, откуда хорошо видно вверх и вниз по ущелью, и во все стороны. Там, говорят, раньше башня была. Ее называли Динас Бренин.
— То есть Королевская Крепость? А башня большая?
— Ничего там сейчас нет — кроме груды камней. Зачем спросил?
— Я… Просто так. Интересно, когда поедем домой?
— Говорят, не раньше, чем через час. Слушай, а почему бы тебе не спуститься вниз — я бы разок срезал тебя в кости?
Я широко улыбнулся.
— И на том спасибо. Я, значит, тебя и от игры оторвал? Извини.
— Не стоит извинений. Я все равно проигрывал. Ладно, я оставлю тебя одного, ты ведь не станешь думать о всяких глупостях, правда? Не нужно попадаться на глаза. Помнишь, что я говорил о вяхире?
И в этот самый миг мимо стрелой пронесся вяхирь; от хлопанья со свистом рассекавших морозный воздух крыльев пахнуло холодом.
Следом, чуть выше, готовый к удару, за вяхирем мчался кречет — мерлин.
Долетев до склона горы, голубь принял чуть вверх, держась вплотную к поверхности, как чайка, прижимающаяся к вздымающейся волне, и направляя свой стремительный полет к зарослям у края лощины. Он шел не выше фута над землей, и для сокола бить его было опасно, но тот, видно, был смертельно голоден, ибо едва они достигли края зарослей, кречет нанес удар.
Пронзительный крик вяхиря, яростное «куик-ик-ик» кречета, дрожь потревоженных ветвей — и все стихло. Медленно, как снежинки, оседали несколько перышек.
Я бегом бросился вверх по склону.
— Он схватил его!
Было ясно, что случилось — обе птицы сцепились в воздухе, влетели в заросли и ударились о землю. Судя по наступившей тишине, возможно обе они так и лежали там оглушенные.
Заросли представляли собой плотно сплетенный ветвями кустарник, покрывавший один из склонов лощины. Раздвигая ветки, я с трудом протискивался вперед. Путь мне указывали выпавшие перья. Наконец я нашел их. Голубь был мертв, он лежал с распростертыми крыльями грудкой вниз — так, как летел и как ударился о камни; на радужном оперении его шейки алело пятнышко крови. На вяхире лежал сокол.
Острые, как сталь, когти глубоко вонзились в спину добычи, безжалостный клюв от удара наполовину вошел в тельце голубя. Сокол был еще жив. Когда я склонился над ними, крылья его затрепетали, а синеватые веки опустились, явив темные зрачки горящих яростью глаз.
Задыхаясь, протиснулся и встал у моего плеча Сердик.
— Не трогай его. Руки раздерет. Дай мне.
Я выпрямился.
— Хватит разговоров об этом твоем вяхире, Сердик. Пора уже забыть о нем, верно? Нет, оставь их. Они еще будут здесь, когда мы вернемся.
— Вернемся? Откуда?
Я молча указал рукой на нечто, возникшее перед нами именно там, куда направляли полет птицы. Черный квадратный проем — будто дверь в крутом склоне позади зарослей; вход, скрытый от случайного глаза, видимый лишь только когда кто-то зачем-либо проломится сквозь сплетенные ветви.
— Ну и что? — спросил Сердик. — На вид, так это вход в старую шахту.
— Да. Чтобы посмотреть на нее я и ехал сюда. Зажги факел и пойдем. — Он начал было возражать, но я оборвал его: — Можешь не ходить, как угодно. Но дай мне факел. И побыстрее, времени осталось немного.
Я начал пробираться ко входу; слышно было, как за спиной Сердик, все еще ворча, начал пригоршнями ломать прутья посуше, чтобы соорудить факел.
Сразу за входом деревянные подпорки сгнили, и путь преграждала груда осыпавшейся земли и опавших камней, но за ней пол шахты был достаточно ровным и вел почти без наклона прямо к сердцу горы. Я мог идти, почти не сгибаясь, а Сердик, при его невысоком росте, пригибался лишь слегка. Яркое трепетание пламени наспех сделанного факела бросало нам под ноги наши же искаженные тени. В этом свете на полу виднелись желоба, по которым грузы вытаскивали отсюда к свету, а на стенах — следы кирок и рубил, которыми высекали в скалах тоннель.