— Сунь его в седельную сумку. Мне ведь не нужно просить тебя не болтать обо всем этом, правда?
— Да уж не нужно. Что ты делаешь?
— Он не может двигаться. Если мы оставим его здесь, через час он замерзнет и умрет. Я возьму его.
— Осторожнее! Это ведь взрослый сокол.
— Он не тронет меня.
Я подобрал мерлина; спасаясь от стужи, он распушил перья и показался мне на ощупь мягким, как совенок. Я натянул кожаный рукав куртки на левое запястье пониже, и сокол, изо всех сил вонзив когти, уцепился за него. Глаза его были теперь полностью открыты, и дикие темные зрачки неотрывно следили за мной.
Однако сидел он спокойно, сложив крылья. Слышно было, как бормочет себе что-то под нос Сердик, нагнувшись там, где я устраивался поесть и собирая мои вещи. Затем он добавил нечто, прежде не слыханное мной:
— Идем, молодой хозяин.
Когда я влился в хвост свиты моего деда, и мы отправились дальше, в Маридунум, сокол покорно остался сидеть у меня на запястье.
10
Не пытался он покинуть меня и по прибытии домой. Осмотрев его, я обнаружил, что в той погоне за вяхирем и при падении у него повреждены несколько перьев; я подлечил их, как учил меня Галапас, и после этого сокол сидел на ветке грушевого дерева за моим окном, кормясь из моих рук и не пытаясь улететь.
Отправившись к Галапасу, я прихватил с собой и его. Это было в первый день февраля; прошедшей ночью морозец спал и под утро пошел дождь. День выдался свинцово-серым, низко висели облака, под порывами ветра колебались струи дождя. Во дворце свистели сквозняки, и на двери спешно навешивались занавеси, люди же кутались в шерстяные одежды и старались держаться поближе к жаровням. Казалось, над дворцом нависла серая тяжелая тишина. После возвращения в Маридунум я почти не видел деда, он часами держал совет со своими приближенными, и ходили слухи о ссорах и криках, когда он совещался один на один с Камлахом. Однажды, когда я пришел в комнату матушки, мне сказали, что она молится и не может встретиться со мной. Я мельком увидел ее через открытую дверь и мог бы поклясться, что склонившись перед святыми образами, она плакала.
Но в горной долине все шло по-прежнему. Галапас принял сокола, похвалил мою работу над его крыльями, затем посадил птицу на укрытый выступ близ входа в пещеру и пригласил меня подойти к огню и погреться. Зачерпнув для меня из кипящего на медленном огне горшка тушеного мяса и заставив поесть, лишь затем он согласился выслушать мой рассказ. Я поведал ему все, вплоть до ссор во дворце и слез моей матушки.
— Это была та самая пещера, Галапас, могу поклясться! Но зачем? Там ведь ничего не было! А кроме этого ничего не случилось, совсем ничего. Я старался разузнать как только мог, и Сердик среди рабов поспрашивал, но никто не знает, о чем договорились короли и почему мой дед ссорится с Камлахом. Но кое-что он мне сказал. За мной следят. Люди Камлаха. Если бы не это, я приехал бы раньше. Они сегодня уехали, и Камлах, и Алун, и другие, поэтому я сказал, что еду на заливные луга обучать сокола и приехал сюда.
И поскольку он хранил молчание, я повторил с озабоченностью, сделавшей меня настойчивым:
— Что происходит, Галапас? Что все это значит?
— О видении твоем и находке пещеры я ничего не знаю. О причинах же ссор во дворце, кажется, догадываюсь. Ты знал, что у Верховного короля от первого брака были сыновья — Вортимер, Катигерн и молодой Пасцентий?
Я кивнул.
— Кто-нибудь из них был в Сегонтиуме?
— Нет.
— Я слышал, что они порвали с отцом, — произнес Галапас, — и Вортимер собирает свое собственное войско. Говорят, что он хочет стать Верховным королем, что Вортигерну, кажется, грозит мятеж, и как раз тогда, когда это ему меньше всего кстати. Королеву его многие ненавидят, это ты знаешь, мать же Вортимера была доброй британкой, и кроме того, молодым нужен молодой король.
— Значит, Камлах стоит за Вортимера? — быстро спросил я, и Галапас улыбнулся.
— Кажется, да.
Я немного поразмыслил над этим.
— Что ж, как говорится, когда грызутся волки, добыча достается воронам.
Поскольку я родился в сентябре, под Меркурием, ворон был моим знаком.
— Может быть, — ответил Галапас. — Но скорее всего, тебя запрут в клетку раньше, чем ты этого ждешь.