— Ты сказала «попросить об одном». А получается, уже о двух.
Впервые что-то шевельнулось в ее взоре; может быть, страх. Она быстро сказала:
— Но ведь так всегда собирались сделать, ты сам собирался, еще раньше, чем того же захотел отец. После приезда Горланда ты, конечно, понял, что даже если верхом, с мечом в руке и тремя тысячами людей за спиной сюда явится отец Мерлина, я не пойду к нему? Мерлин не может навредить тебе, Камлах. Он навсегда останется всего лишь безымянным бастардом, и ты знаешь, что он не воин. Ведают боги, он не в силах причинить тебе вред.
— Тем более, если запереть его в монастырь? — голос Камлаха звучал вкрадчиво.
— Тем более, если запереть его в монастырь. Камлах, ты дурачишь меня? Что ты задумал?
— Этот разливший масло раб, — сказал он. — Кто это был?
Снова что-то мелькнуло в ее глазах. Затем веки опустились.
— Сакс. Сердик.
Он не шевельнулся, но изумруд на его груди вдруг сверкнул на черном фоне, будто у него подскочило сердце. Она яростно бросила:
— Не притворяйся, будто ты сам догадался. Как ты мог догадаться?
— Это не догадка, нет. Когда я въехал во дворец, он гудел от шепотков, будто разбитая арфа. — Внезапно он с раздражением добавил: — Ты стоишь здесь как призрак, сложив руки на животе, будто там у тебя по-прежнему бастард, которого нужно защищать.
На удивление, она улыбнулась.
— Ну конечно. — И затем, когда изумруд вновь подпрыгнул: — Нет, не глупи — откуда мне сейчас взять другого бастарда? Я лишь хотела сказать, что не могу уйти, пока не буду знать — ты ему не угрожаешь. И нам обоим не грозит то, что ты собрался сделать.
— Собрался сделать — вам? Клянусь тебе, ничего…
— Я говорю о королевстве моего отца. Но оставим это. Я сказала тебе, единственная моя забота — чтобы обитель Святого Петра оставили в мире… И так и будет.
— Ты это увидела в кристалле?
— Христианке не приличествует изрекать предсказания, — сказала Ниниана, но голосом чуть более чопорным, чем следовало, и он в упор посмотрел на нее; затем, вдруг утратив спокойствие, отошел на пару шагов в тень, заполнявшую комнату, потом вернулся на свет.
— Скажи мне, — сказал он отрывисто, — Что будет с Вортимером?
— Он умрет, — ответила она безразлично.
— Все мы когда-нибудь умрем. Ты же знаешь, что я с ним связан. Разве трудно тебе сказать, что случится этой весной?
— Я ничего не вижу и ничего не могу сказать. Но каковы бы ни были твои планы для королевства, было бы безумием дать начало даже крошечному шепотку об убийстве. И могу заверить тебя, что ты глупец, если считаешь, что смерть короля была чем-либо, кроме несчастного случая. Все видели двое конюхов и девчонка, с которой он был.
— А тот — он сказал что-нибудь, прежде чем его убили?
— Сердик? Нет. Только что это был несчастный случай. Он, кажется, больше думал о моем сыне, чем о себе. Это все, что он сказал.
— Мне так и сообщили, — сказал Камлах.
Вновь наступила тишина. Они смотрели друг на друга. Мать сказала:
— Ты не посмеешь.
Тот не ответил. Они стояли, неотрывно глядя в глаза друг другу, а по комнате, заставляя трепетать пламя факелов, гуляли сквозняки.
Затем он усмехнулся и вышел. Дверь закрылась за ним с громким хлопком, от которого по комнате пошла волна воздуха, сорвавшая с факелов пламя и закрутившая вихрем тени и свет.
Языки пламени угасали, и кристаллы стали тускнеть. Когда я выбирался из грота, таща за собой накидку, та порвалась. В жаровне зловеще багровели угли. Снаружи совсем уже стемнело. Спотыкаясь, я спустился с выступа и побежал к дверному проему.
— Галапас, — звал я, — Галапас!
Он был там. Его высокая сутулая фигура отделилась от сумрака за дверным проемом, и он вошел в пещеру. Обутые в старые сандалии полуобнаженные ноги посинели от холода.
Я остановился, не доходя до него двух шагов, но чувствовал себя так, будто упал ему на руки и зарылся лицом в одежды.
— Галапас, убили Сердика.
Он молчал, но молчание это было как утешающие слова и успокаивающие руки.
В горле стоял комок. Я глотнул.
— Если бы я не поехал сюда сегодня вечером… Я ведь сбежал и от него, не только от тех. Хотя мог бы довериться ему, даже о тебе рассказать. Галапас, если бы я остался… если бы был там… может, я смог бы сделать что-то.