(те же и женщина)
- Это ты, Сидоров?
Сидоров вздрогнул, слишком давно он не слышал этого нежного пастельных тонов с металлическими переливами голоса, и растерянно посмотрел на Обобщенного Друга.
- Твоя реплика, Сидоров, - экзальтированно зашипел Друг и призывно вытаращил глаза, став похожим на Обобщенный Образ вареного рака, вместе с Обобщенным Образом бочкового пива. - Ну же, Сидоров! Реплика!
- Да, это... я, - запинаясь пробормотал Сидоров.
- Боже, как нетривиально! Как свежо и безапелляционно! Как ново! хрипло захихикал за спиной Сидорова Обобщенный Друг. - И я бы сказал...
- Заткнись!.. пожалуйста...
- О-о-о!!!
- Здравствуй Маша.
- Ну заходи, если уж принесла нелегкая.
- Я тут деньги кое-какие принес, - Сидоров осторожно тронул огромную бронзовую ручку ближайшей двери. Дверь стремительно распахнулась, словно от пинки, и Сидоров, не выходя из мрачного готического помещения, оказался на пороге квартиры номер 85, на шестом этаже современного блочного девятиэтажного дома.
- Господи, Сидоров, если бы только знал, как я тебя ненавижу!!!
- Твоя реплика, Сидоров!
- ... ... ...
- Немая сцена. Герой в состоянии полной прострации проходит процесс регистрации и медленно-медленно восходит на Голгофу.
Сидоров метнул косой звериный взгляд на Обобщенного Друга и тяжело переступил порог.
ДЕЙСТВИЕ: ТО ЖЕ
Сцена вторая: Планомерно-Истерическая
Мизансцена: там же те же, но уже не те, что прежде
Сидоров: Маша...
М._Сидорова: Подонок!
Обобщенный Др.: Встать! Суд идет.
Сидоров (с тоской): Маша...
М._Сидорова (с нежностью, но в остервенении): Я всегда знала, что ты, Сидоров - гнида!
Обобщенный Др. (задумчиво): Суду не ясно: если всегда, то к кому, собственно, претензии?
Сидоров (глухо): Маша...
М._Сидорова (в экстазе): Ты испоганил всю мою жизнь!
Обобщенный Др. (заинтересованно): А ты, видать, способный парень, Сидоров, а?
Сидоров (еще глуше): Маша...
М._Сидорова (в остервенении, но доброжелательно): Хоть бы ты скорее подох, Сидоров!
Обобщенный Др. (торжественно): С глубочайшим прискорбием вынуждены сообщить: сегодня ровно в двадцать минут по-полудню перестало биться сердце, совершенно отказала печень, взбунтовалась селезенка и другие официальные и не менее важные органы и системы, а то, что еще на удивление продолжает функционировать немедленно будет предано медленному огню и бренный пепел развеют на главной площади города, причем в том месте, где в последствии будет выставлен на всеобщее обозрение бюст и другие наиболее важные, уцелевшие после кремации органы и прочие аксессуары. Музыка играет печальный сигнал!
(Слышны звуки Шопена. Сидоров затравленно озирается.)
Сидоров (решительно): Маша!
М._Сидорова (не менее решительно): Пошел ты, Сидоров...
Сидоров (менее решительно): Ну, я пошел...
М._Сидорова (отчужденно): Деньги положи на тумбочке в прихожей.
Сгорбленный Сидоров, подойдя к двери, оборачивается, но за спиной уже ничего нет. Один туман. Из тумана, правда, торчит голова Обобщенного Друга, самозабвенно раскачивающаяся в такт торжественным звукам похоронного марша.
Обобщенный Друг (вяло): Не оглядывайся, Орфей!
Сидоров (устало): Я не Орфей, я - Сидоров.
Обобщенный Друг, загадочно хмыкнув, пожимает плечами: Иди, Сидоров, иди...
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ: АПОКАЛИПТИЧЕСКИ-АФОРИСТИЧНОЕ
Сцена первая: Flay robbin, flay...
- Ну как? - самодовольно ухмыляясь спрашивает некто, снисходительно поглядывая на Сидорова снизу-вверх.
Сидоров ожесточенно повертев головой, не сразу начинает понимать, что находится, по-прежнему, в огромном, готического стиля, зале, а перед ним, в кресле с высокой резной спинкой, развалясь сидит все тот же Обобщенный Друг.
- Не убеждает! - презрительно фыркает Сидоров. - Все как-то надуманно, не жизненно... Нет правды характеров, развития сюжета, а нет сюжета, нет и... гонорара!
- Кто бы говорил, Сидоров?!! - искренне начинает возмущаться Обобщенный друг. - В конце-то концов, не в деньгах счастье!
- Ага, конечно, - скептично кивает Сидоров.
- Ах, так! - вдруг свирепеет Обобщенный Друг.
- Ну, если не так, - бодро откликается оклемавшийся Сидоров, - то может как-то иначе: под другим углом, в ином разрезе, в непривычном ракурсе, новыми словами...
- Я-те покажу рак-курс!!! Я-те... новые слова... яркие ощущения... пятый угол...
- У каждого человека должен быть свой угол, пусть даже он и на самом деле всего лишь пятый!
- Ох, как афористично! Ты Сидоров когда наконец сыграешь в ящик станешь жутко знаменитым и цитируемым.
- А раньше никак нельзя?
- Раньше не положено! - сурово отрезал Обобщенный Друг и раздраженно спросил:
- Так что: будем сюжет развивать или в бирюльки играть?
- Давай играть в бирюльки! - с надеждой воскликнул Сидоров, преданно заглядывая Обобщенному Другу в глаза.
- Ну, что же, - зловредно хихикнул Обобщенный Друг, - сам напросился. Дуй вперед Сидоров! Но, только заклинаю тебя, не оглядывайся! А впрочем, как хочешь.
ДЕЙСТВИЕ ВСЕ ЕЩЕ ВТОРОЕ
Сцена вторая: Игра в бирюльки
Действующие лица: Сидоров, по лицу которого не всегда можно догадаться, что данное лицо иногда в состоянии действовать; остальные действующие лица - своего лица не имеют, одно из них - голос за кадром, под лицом которого, за кадром скрывается Обобщенное лицо Обобщенного Друга.
"Как хочешь?! Легко сказать: как хочешь! - раздраженно думал Сидоров целеустремленно шагая к уже опробованной двери с большой медной ручкой. Если бы я еще знал: КАК хочешь!"
- Если бы знал, то наверняка придумал бы новое оправдание, - сказал ехидный голос за кадром, но Сидоров уже успел "дойти до ручки" и не стал оглядываться.
Дверь бесстыдно распахнулась, и Сидоров, споткнувшись о порог, стремительно полетел внутрь...
- Орел наш Сидоров парил, призывно перья растопырив, - противным голосом прокомментировал Голос за Кадром.
Сидоров не ответил. Лежа ничком, лицом в придорожную пыль, Сидоров старался ни о чем не думать.
"Не думать! Не думать! Не думать!!!" - обреченно думал Сидоров.
- Как ты, Сидоров, думаешь? - спросил Голос за Кадром.
"Обычно молча..."
- ...озимые не померзнут? Зима в этом году наверняка будет суровой.
- Зима в этом году будет! - неуверенно сказал Сидоров, не вставая. А за зимой возможно придет весна.
- Ага, - глубокомысленно поддакнул Голос за Кадром, - а за весной, скорее всего, наступит лето!
- Не хочу лето! - капризно сказал Сидоров. - Хочу чтобы была весна!
- Ну что же, весна, так весна! Ты сам напросился, Сидоров!
"Ну чего он меня постоянно запугивает?!!"
Сидоров быстро, но осторожно поднял голову и увидел, что рядом с ним, действительно, стоит самая настоящая "весна", причем даже не одна, а так: штук семь-восемь, в разных исполнениях. От очень дорогих инвалютных моделей, до упрощенного авосечного варианта (то ли секс-баба, то ли бой-баба, то ли просто супер-гражданка) соответственно в супере, а некоторые почти без.
Одна из "весен" чистила ногти, вторая - перышки, а третья - картошку. Две - вязали, а одна уже ничего не вязала вовсе. Три пели, причем голос был только у одной, но эта одна, как-раз молча смотрела в даль несусветную.
Зато все "весны" элегантно и ненавязчиво пританцовывали. Сначала каждая свой неповторимый танец оскорбленной индивидуальности, но постепенно убыстряя темп, они сплелись в экстазе, имитируя жутковатый хоровод, нечто на подобии остервенелых импровизаций на тему греческого танца "сиртаки", не прекращая при этом: вязать, стирать, жевать, читать, подмигивать, петь, мыть посуду; сорить деньгами, прибирать к рукам, неожиданно исчезать и внезапно появляться, манить и посылать к чертовой матери; пытаться любить, грозить судом и разделом имущества; даря и отнимая одновременно; обжигая огнем, когда от них веяло холодом; заставляя стучать зубами в огне; лишая воли, сил и разума одним взмахом крыла... Силы воли и воли разума... Разума силы и доброй воли... вплоть до истощения... отвращения... ощущения запущения, а так же вплоть до откровенного маразма...