В эту ночь Евгению приснился светлый образ с удлинённым лицом и бородкой, который посмотрел на него любящими глазами, осенил благословением (не крёстным знамением!) и улыбнулся: «Может быть, ты вместе с сыном пронёс мимо меня чашу мою. Может быть, человечеству лучше будет без помощи, которую оно использовало во вред себе. Может быть, у людей хватит сил совершить то, в чём единственном они созданы по образу и подобию Божьему: реализовать способность бесконечно развиваться и совершенствоваться ко благу».
Таким образом, как надеялся Евгений, удалось избежать первородного греха религий и убеждений, вообразивших, что они знают истину: самыми страшными врагами являются те, чьи расхождения самые маленькие.
Через три недели после возвращения Евгения из Карфагена в Остию прибыл «философский пароход», как иронически прозвал этот корабль Фламин. Правда, здесь было всё наоборот: с Гигием вместе приехало ещё четырнадцать учёных, философов, поэтов и художников (Фламин порадовался, что последних лишь по одному). Гигий витийствовал:
— Поговорив с тобою в Сиракузах, многие из Великой Греции и даже кое-кто из Эллады, захотели ехать в Рим и просвещать его. Это лишь первая группа, когда они устроятся, многие из тех, кто прочитал «Евангелие об Евгении», потянутся сюда.
Евгения передёрнуло. Гигий и здесь отличился: написал нечто по мотивам его дел и поучений и распространил по всей Элладе.
— А я почему этой книги не читал?
— Я завершил её в Афинах. У меня из рук её вырывали, чтобы переписать.
Прочитав текст, Евгений убедился: тот настолько расцвечен риторикой и приключениями, что все здравомыслящие отнесутся к нему как к роману, а не как к историческому повествованию. Но опыт показал, что начётчиков без капли здравого смысла тоже достаточно, и будут переписывать и распространять сказки о битве Фламина с морским драконом и о победе над дюжиной карфагенских слонов, которыми враги пытались его затоптать.
Учёным купили рощу, которую Евгений назвал «Сады Академа». Софрониск из Афин спросил Евгения, почему тот взял название афинского поместья? Евгений получил довольно сильный укол за то, что неуместно перенёс название из нашего мира, и отшутился, что это случайное созвучие.
В Риме и вокруг него дела развивались своим чередом. Патриции продавили в консулы Марка Фабия, а в коллеги ему народ избрал Гнея Манлия, более, на первый взгляд, склонного считаться с плебсом.
Трибун Тиберий Понтифиций вновь стал вопить об аграрном законе и запретил воинский набор, хотя к вейянам стеклось множество добровольцев из всей Этрурии и они готовились взять Рим. Аппий Клавдий напомнил патрициям и сенаторам, начавшим было скандалить, что добром можно добиться большего. Они стали обхаживать трибунов, и все остальные девять наложили вето на вето.
Битва с вейянами осталась легендой в римской истории. В прошлом сражении вейяне отступили, едва увидев среди римской кавалерии слонов. Сейчас профессиональные погонщики-пунийцы уехали, сказав, что их служба была платой за службу Фламинов. На слонов взгромоздились кое-как обученные римляне.
Битва долго не начиналась, хотя вейяне вовсю поносили римлян, называя их сыновьями волчиц, сук и шлюх, народом ублюдков, трусами, оправдывающими трясущиеся коленки и обделавшуюся задницу внутренними раздорами. Консулы приказали казнить любого, кто попытается сражаться, и это оказалось правильной тактикой. Воины, которым запретили биться, стали рваться в бой. И в конце концов консулы, взяв с римлян клятву победить, вывели войско в поле.
На сей раз слоны приняли участие в сражении, которое началось весьма беспощадно и кровопролитно. Они быстро обратили в бегство вейян, но сами взбесились от ран и обратились после этого на римлян. Слоны затоптали пытавшегося их остановить консула Манлия и бывшего консула Квинта Фабия. И римляне тоже стали поспешно отступать, правда, выкликивая победные кличи. Слоны затем пали от ран, а взаимное поражение римляне засчитали как свою победу.
Фабии сделали то, что вернуло им расположение народа. Марк Фабий отказался от триумфа, омрачённого смертью двух славных мужей. Род Фабиев разобрал по домам раненых воинов, обеспечил им наилучший уход и друидское лечение. Тем самым народ склонился на их сторону, и консулом согласием патрициев и плебеев был избран Цезон Фабий вместе с Титом Вергинием.
Новый консул немедленно взял быка за рога и предложил дневных децемвиров для решения раз и навсегда вопроса об аграрном законе.
Фламин выступил в этой закрытой коллегии с речью: