На следующий год консулами были избраны Луций Эмилий и Гай Сервилий. Вскоре после выборов умер Аппий Клавдий Сабин. Он в завещании назвал Евгения одним из своих наследников второй очереди (если наследники первой очереди умрут раньше или откажутся от наследства) и оставил ему свои выписки из священных книг Сибиллы и решений римских жрецов. Аппий Клавдий Младший, недовольный тем, что должность царя жертвоприношений, которую отец сделал почётной и влиятельной, отдали почтенному старцу Петронию, перенёс обиду и на семейство Фламинов, закрепивших за собой право священничества практически как наследственное. Передачу табличек и свитков он рассматривал как почти предательство со стороны отца, в частности, потому, что Евгений принял их с высшей благодарностью «Acceptissima semper munera sunt, auctor quae pretiosa facit» (Милее всего те подарки, что дарит дорогой нам человек) и пообещал использовать на благо Пути Рима. До вражды дело не дошло, но отношения со старшей ветвью Клавдиев стали холодно-вежливыми. А в политике Аппий Младший вёл ту же крайне консервативную линию, что и его отец, но без присущей родителю мудрости.
После этого Евгений взял у Авла и Павла Канулея клятву, что они поступят перед его смертью в точности так, как он прикажет.
Всего лишь раз понадобилась помощь римского войска Фабиям в течение этого года, когда вейяне вместе с добровольцами из других городов и беженцами из-за Пада осадили острожек на Кремере. Как говорится, Эмилий «veni, vidi, vici» (пришёл, увидел, победил). Одного нападения римской конницы вместе с действиями Волков и Рысей в тылу оказалось достаточно, чтобы вейяне сочли за лучшее убраться и запросить мирных переговоров. Но беженцы с севера желали отвоевать себе земли, поэтому мир так и не воцарился.
К концу этого года Евгений понял, что ничто не даётся даром. Небольшие, но очень сильно помогавшие знаки предупреждения и поощрения перестали появляться. А творческие способности начисто исчезли: ничего нового он уже придумать не мог. И в самом деле, миссия его была окончена, он стал обычным жителем, а прорыв в высшие сферы даётся лишь тем, кто этого заслужил.
На следующий год римляне потерпели ещё одно сокрушительное поражение, обернувшееся затем оглушительной победой. Вейяне, воспользовавшись самоуверенностью Фабиев, заманили их в засаду. Немногие спасшиеся засели на Кремере, но укрепление было взято приступом и Фабии перебиты все до единого. Теперь вейяне стали разорять из Кремеры римские и латинские земли. Но римское войско осадило их в лагере, а Волки проникли в Вейи, перебили стражу ворот, и другой римский легион почти без боя взял славный город. Вейян выпустили в одной рубашке, и они, плача, пошли искать себе пристанища. Впрочем, тем из них, кто желал стать римским плебеем, была открыта дорога в граждане.
Римляне хотели заселить Вейи своими колонистами, но Сенат и консулы воспротивились. Прекрасный город был разрушен. Земли его заняли римляне. Римлянам, латинам, герникам и союзным вольскам, которые были готовы принести клятву клиента Земле, разрешили занимать семейные наделы. Остальная земля пополнила ager publicus — формально общее поле Республики, фактически захватываемое патрициями и богатейшими плебеями, которые стали всё чаще быть заодно.
Тут Евгений почувствовал, что история пошла другим путём.
И действительно, через пару лет трения между союзными и дикими вольсками вылились в войну, в которой диким вольскам помогали авсоны и частично кампанцы. Единым войском вольсков и римлян, согласно союзному договору, командовал вольский царь Аттий Туллий. Дикие вольски были наголову разгромлены, но Аттий Туллий погиб. После этого союзные и дикие вольски решили объединиться и послали за царём Квинтием Фламином Туллием, старшим сыном Сиянии. Так что единое царство вольсков стало неотъемлемой частью римского союза, а сами вольски начали стремительно романизироваться.
Не так много граждан желали получить неотъемлемые наделы: одно дело, хапнуть что-то, не беря на себя никаких обязательств, а другое — нести ответственность за свои действия и за своих потомков. Но эти клочки земли, разбросанные повсюду, скоро ставшие обихоженными и цветущими, мешали появлению громадных индустриальных полей и латифундий. Тем самым опасность «эффективного индустриального» сельского хозяйства, превратившего Сахару в пустыню, а Лациум — в места с бедной почвой, была исключена.