— Фрау Тифферх?
Выпрямившись и продолжая стоять у нее за спиной, он дважды покрутил указательным пальцем у виска и покачал головой.
— Позовите сюда служанку, — попросил я и в полном молчании дождался шумного возвращения старухи минутой позже в сопровождении сержанта Коха.
— Что вам надо? — пробормотала она. За прошедшее время ее враждебность по отношению к нам нисколько не смягчилась.
— Ваша хозяйка больна? — спросил я.
— Можно и так скачать, — ответил служанка. — Свихнулась. Я так это называю. Она теперь живет в собственном мире. Все время молчит.
— Но что с ней произошло?
Старуха пожала плечами:
— Не знаю. Мне никто ничего не объяснял. Я ведь только сиделка. Думается мне, началось все года четыре или пять назад. Я еще тогда здесь не работала. Мне соседи потом говорили. Хворь напала на нее внезапно. А до того она была сильной и очень живой женщиной. — Старуха указала на свою госпожу и покачала головой: — Наверное, чего-то сильно испугалась… Вот и все, что мне известно.
Я нахмурился:
— Что вы имеете в виду?
Она снова пожала плечами:
— Без причины никто разума не лишается.
Я сжался, почувствовав наплыв неприятных воспоминаний. И мне показалось, что вместо дамы в черной вуали в кресле сидит моя мать и пристально смотрит на меня. Она только что задала мне вопрос, на который я не могу найти ответа: «Как ты мог так поступить, Ханно?» Это были последние членораздельные слова, которые она произнесла. Страшный спазм сотряс ее тело, и она упала без чувств к моим ногам. Несколько дней продолжалось ее молчание, напоминавшее молчание трупа. Пригласили врачей, однако они не смогли найти лекарства. Пришел пастор, долго молился, а затем соборовал ее. На протяжении всех тех тяжелых дней отец не сказал мне ни единого слова. Но в его взгляде я видел тот же вопрос: «Как ты мог, Ханно? Почему ты это сделал?»
Я закрыл глаза, чтобы освободиться от мучительных воспоминаний, а когда открыл их, то снова увидел длинную, выступающую вперед челюсть служанки.
— Как вас зовут? — спросил я.
— Агнета Зюстерих.
— Сколько времени вы здесь служите, Агнета?
— Очень долго.
В старухе не было ни капли раболепия. Слова и фразы типа «сударь» или «с вашего позволения» не фигурировали в ее и без того крайне ограниченном лексиконе. Она была бесцеремонна до откровенной грубости. Неужели нотариус Тифферх никогда не устраивал выволочку угрюмой прислужнице за ее отвратительные манеры?
— Поточнее, пожалуйста! — потребовал я.
— Два года, — ответила она с явным нежеланием. — И будь проклят тот день, когда я сюда пришла. Как только все это закончится, я буду свободна. Мне следовало бы давно уйти от него и…
— У вашей хозяйки есть кто-нибудь еще? Сыновья или дочери? — продолжал я допрос.
— Никого у нее нет, — ответила женщина. — Никаких родственников. Не видела ни одной живой души за все время, пока живу здесь. Никто не приходит в их дом. Никто…
Она сделала многозначительную паузу, словно предлагая мне продолжить.
— Кроме кого? — спросил я.
— Священников! — выпалила она. — Католических священников! Богохульных паразитов! А теперь еще и полиция засуетилась…
— Насколько я понимаю, вы не принадлежите к церкви вашей госпожи?
Глаза служанки сузились, как будто я только что обвинил ее в самом чудовищном преступлении из всех возможных.
— Я пиетистка! — запротестовала она. — Все жители Кенигсберга — пиетисты. Каждый вечер я хожу на чтение Библии, чтобы очистить свои христианские легкие от мерзкого католического воздуха, который я вдыхаю в этом доме. Я говорила хозяину. Говорила ему прямо, без обиняков. «Я хожу на чтения Библии, герр Тифферх, — сказана я, — и ничто мне не может помешать». А теперь за ней некому присматривать. И что мне прикажете делать?
— Вы зажгли здесь свечи? — прервал я поток ее гневной речи, опасаясь, что он может превратиться в настоящий потоп.
— У меня не было другого выхода, — пробормотала старуха. — Только так ее можно успокоить. Ей нравятся свечи. Всем католикам они нравятся. Языческая мишура!
— В чем состоят здесь ваши обязанности? — спросил я, собрав остатки терпения.
— Во всем. — И она начала перечислять, загибая пальцы: — Мыть ее, убирать за ней, одевать, причесывать, кормить. Я нарядила ее в черное на случай, если придет кто-то из кровососов.
— Ну и что же? Появлялся кто-то из этих «пиявок»? — спросил я.
— Чертовы паписты! — процедила она сквозь зубы. — Пока Бог миловал.