— Я знал, что вы будете чувствовать себя там как дома, — произнес Кант с добродушной улыбкой. — Конечно, Кенигсбергская крепость во всех отношениях совсем другое дело.
Возможно, именно такое поведение профессора и вызывало беспокойства Яхманна? Качалось, Канта увлекали мелкие подробности и вопросы, совершенно ничего не значащие. Да и вообще, он мало что знал об окружающем мире. Как регулярно сообщали газеты, в течение последних двадцати лет обедал Кант исключительно дома, не принимая никаких приглашений. Знаменитости не могут ничего утаить от прессы.
— Какое мрачное строение эта Крепость! — воскликнул профессор, его настроение явно переменилось. — Когда я был маленьким мальчиком, ее вид вызывал у меня ужас. Мы с матерью проходили мимо нее каждое утро по пути в пиетистский храм. Страх, который я чувствовал, оказавшись рядом с Крепостью, ничто, говорила мне мать, по сравнению с тем трепетом, каковой мне придется пережить, когда я предстану перед Создателем и взгляну Ему в глаза!
Профессор Кант бросил в окно кареты взгляд растерянного ребенка. Крепость уже осталась далеко позади, но ее образ все еще неотступно преследовал его.
— Вы сможете там сегодня ночью спокойно уснуть, Ханно? Говорят, в Крепости обитают призраки жертв тевтонских рыцарей.
Что я мог ответить? Мы с Кохом обменялись красноречивыми взглядами. Наш экипаж грохотал по старому деревянному мосту, а густой туман клубился над стоячей водой в темном рву, окружавшем Крепость. И только ее сторожевая башня выше на холме все еще виднелась в угасающем свете дня. Мрачные укрепления выглядывали из-за плотной стены облаков.
Кант взглянул на меня.
— Вот мы почти и приехали! — весело воскликнул он, и карета резко повернула направо и проехала еще по одному мосту. Его явно радовала предстоявшая нам перспектива.
— Полагаю, вы сосчитали количество мостов? — поинтересовался профессор.
— Мостов, сударь? — Я не мог понять, что он имеет в виду.
— Вы, несомненно, должны помнить эту задачу, — ответил Кант. — Перед смертью великий математик Леонард Эйлер задал вопрос, можно ли проехать по всему Кенигсбергу, пересекая на своем пути девять мостов через реку Прегель, не проехав ни по одному мосту дважды. Вам стоит попробовать ее решить, пока вы здесь.
Я попробовал было напомнить профессору причину своего пребывания в Кенигсберге, но он, казалось, не обратил ни малейшего внимания на мои слова.
— Когда я начал преподавать в университете, — продолжал Кант, — я выиграл пари у одного коллеги, который когда-то был близким другом нашего великого математика. Он признался мне, что Эйлер сам не мог решить свою задачу. Как бы то ни было, я предложил два варианта ее решения… — Он не закончил фразы. Вместо этого Кант повернулся ко мне, взял меня за руку и спросил с заметным напряжением в голосе: — Так что вы хотели мне сообщить по поводу Тотцев?
Мгновение я не знал, что ответить. Следует ли мне сказать, что дело фактически завершено, виновные находятся в тюрьме в ожидании суда? И что «коготь дьявола», чем бы он ни был, уже не имеет никакого значения?
— Тотц во всем признался, сударь. И очень быстро, — ответил я.
С предельной осторожностью, ограничившись лишь сухим пересказом событий, из последних сил подавляя возглас торжества, рвавшийся у меня из груди, я передал Канту основные факты, почерпнутые во время допроса.
— Ну что ж, — медленно проговорил он. — Значит, за всем тем злом, которое так долго терзало Кенигсберг, скрывается политический заговор. Террористические акты, имевшие целью… — Внезапно профессор замолчал и взглянул на меня: — Имевшие целью что? Подозреваемые раскрыли свой главный замысел?
— Не очень подробно, сударь, — вынужден был признать я. — Ульрих Тотц, кажется, полагает, что страх, порожденный этими убийствами, ослабит веру народа в правителей и спровоцирует что-то вроде революции. Подозреваю, его целью были люди, известные своим неприятием французской заразы.
Кант откинулся на спинку сиденья. Его лицо буквально лучилось удовольствием.
— Ах, понимаю! Как умно с его стороны! И он, конечно же, назвал оружие, которым воспользовался для убийства Морика?
Я нервно заерзал на кожаном сиденье.
— Молоток, сударь.
Мой ответ, казалось, развеселил Канта еще больше.
— Большой молоток, Стиффениис, или маленький? — спросил он.
— Это был всего лишь предварительный допрос, — пробормотал я. Я рассчитывал добиться похвалы учителя. На деле его проницательный ум обнажил всю уязвимость моих выводов. — Тотц признал, что с другими жертвами пользовался другим оружием.