— Ощущение, Люблинский?
Тело Яна Коннена стояло на коленях, голова опущена на камни. В такой позе мусульмане молятся своему богу, заметил Люблинский. Ничего не узнав в ходе осмотра трупа, они обратили все внимание на женщину. Повитуху, шедшую принимать роды. Женщина отказалась что бы то ни было говорить. Она вся дрожала от страха. И тут у Копки появилась блестящая идея. Он пошел за пинтой джина в ближайший кабачок.
Люблинский замолчал, создавалось впечатление, что он решил хорошенько подумать, прежде чем продолжить.
— Она не была убийцей, сударь. Это ясно.
— Ясно? Почему же?
Он ртом вдохнул воздух, издав какое-то неприятное чмоканье, словно задыхающееся животное.
— Она была до смерти перепугана.
— Как звали женщину?
Снова колебания.
— Мне необходимо знать имя повитухи, — твердо повторил я. — В вашем донесении его не было.
Конфликт разных эмоций еще больше обезобразил и без того уродливое лицо.
— Сокрытие информации считается преступлением, — напомнил я ему.
— Анна, сударь, — сказал он после паузы, продолжавшейся несколько мгновений. — Анна Ростова.
— Она сообщила вам свое имя, пока Копка отсутствовал? — спросил я.
Большие руки Люблинского нервно заметались по куртке. Он стал лихорадочно поправлять пуговицы, одергивать воротник, скатывать и снова раскатывать шапку. Наконец он взглянул на меня и кивнул.
— И почему она это сделала? Каким образом вам удалось завоевать ее доверие?
Люблинский залился краской.
— Не знаю, сударь, — ответил он. — Я… то есть я подумал, что я ей понравился.
То, что столь уродливый мужчина способен воспользоваться обещанием любовных утех от женщины, настолько экстравагантной, чтобы ему их предложить, вовсе не показалось мне чем-то совершенно невероятным. Я даже почти ощутил сочувствие к нему.
— Только по этой причине?
На лице Люблинского появилось выражение боли. Из всех омерзительных подробностей, которым несть числа в моей истории, изуродованное болезнью лицо Люблинского чаще всего тревожит мой сон и является мне в кошмарах. Его взгляд метался по комнате, рот открывался и закрывался, подобно рту карпа, повисшего на грязном крючке.
— Жалость, сударь. Она мне сказала, что ее единственный ребенок умер от оспы. Она хорошо понимала, что пришлось мне вынести. Вот и вся причина.
Я долго и пристально всматривался в Люблинского. В комнате воцарилась мертвая тишина. Слышно было только его тяжелое дыхание.
— И все-таки расскажите подробнее, что сказала вам та женщина, — попросил я, уже приготовившись услышать отвратительные подробности их соития.
Прежде чем ответить. Люблинский поковырял ногтем в дырке у себя на щеке, и оттуда потекла кровь. Вслед за этим из него потоком полилась злоба, словно внутри внезапно прорвало какую-то до сей поры довольно прочную дамбу.
— Она сказала мне, что его убил дьявол.
— Дьявол, — механически повторил я.
— Она видела его когти, сударь.
— Вы их тоже видели? — спросил я, сделав вид, что мне ничего не известно.
— Нет, сударь. Я вообще ничего не видел. Я осмотрел труп. И ничего не нашел. Ни ран, ни оружия. «Только сам Сатана мог совершить подобное», — сказала она.
— Значит, вы ничего не нашли, но ей поверили. Почему вы не включили перечисленные подробности в письменное донесение? — спросил я.
Люблинский молчал. Вместо ответа жуткая дрожь сотрясла все его тело. Я ничего не мог понять. Что за страшная битва велась у него в душе? И что за чудовищный невидимый враг схватил его за горло?
— Она сказала… что… поможет мне, сударь, — выдавил он наконец.
— Повитуха, Люблинский? Чем же повитуха могла вам помочь?
Он поднес руку к изборожденному шрамами и оспинами лицу.
— Она пообещала меня исцелить. Я заразился болезнью в Польше. И должен был умереть, но не умер. И очень жалею о том. У меня была девчонка в Хельмо. Я был с ней обручен. Она бросила меня, как только увидела мое лицо. И это было только начало. Товарищи по полку стали избегать меня. Обзывали меня Сыном Сатаны. И так длится уже пять лет. Пять лет, сударь! Анна пообещала меня спасти. Она поклялась, что кожа у меня будет, как у младенца на попке, и я ей поверил. Она была первой женщиной… — он снова судорожно глотнул воздуха, — которая за все пять лет взглянула на меня. Я отправил ее восвояси, прежде чем Копка вернулся. У меня был ее адрес…
— И все-таки об одном вы не сказали. А если уж быть совсем точным, о двух, — перебил его я. — Что видела Анна Ростова такого, чего не видели вы? И каким образом она собиралась исцелить вас? Вам грозит тюремное заключение за неисполнение своих обязанностей, имейте в виду.