— Говорите только со мной, — приказал я, — и больше ни с кем из присутствующих здесь.
— Ни одна баба больше никогда на тебя не взглянет, солдат, — продолжала она, не обратив на мои слова ни малейшего внимания. — Они плюнут в твое мерзкое лицо!
— Что вы нашли на теле Яна Коннена?
— Матери будут пугать тобой своих детей, — произнесла она нараспев, устремив сверкающие прозрачные глаза на Люблинского. — Они будут говорить: «Если вы сейчас же не ляжете спать, вас поцелует это чудовище с дьявольским лицом. Он придет и…»
Я поднял руку и изо всей силы ударил ее по щеке.
— Заткнись! — крикнул я.
Не знаю, что нашло на меня, но в создании, сидевшем передо мной, было что-то настолько бесстыдное, варварское и жуткое, что я не смог удержаться.
Наши глаза встретились, Ростова коснулась своего лица, погладив покрасневшую кожу так, словно боль доставляла ей удовольствие.
— Гм-м-м… хорошо, — проговорила она с улыбкой. — Вам нравится причинять боль девушкам, не так ли, сударь? — Она быстро провела влажным розовым язычком по губам. — Хочешь меня высечь? Таков твой план? Доставить себе удовольствие за мой счет? — Она широко и злобно улыбнулась. — Прошлый раз я получила тридцать ударов. Посмотрели бы вы, как у них у всех встали члены, когда они любовались тем, как меня секут! О, как же они возбудились, когда увидели, как из моей белой кожи потекла кровь! Вы тоже хотите на это посмотреть, сударь? — Она громко и грубо расхохоталась. — Пруссия — родина кнута и розги!
Ни на мгновение она не отводила от меня глаз. Отвернуться пришлось мне самому, и я встретился взглядом с Кохом. На лице сержанта я тоже заметил растерянность. К тому времени Люблинский прошел к самой дальней стене комнаты и сел, скорчившись, на пол, низко опустив голову и дрожа так, словно речь женщины повергла его в смертельную лихорадку.
— Итак, что вы похитили с тела убитого? — настаивал я, стараясь совладать с дрожью в голосе.
Женщина презрительно уставилась на меня, в ее расширенных серых зрачках торжествующе поигрывал луч света, словно все происходившее здесь забавляло ее.
— Если этот идиот уже рассказал вам, зачем я буду повторять?
— У меня есть возможность заставить вас заговорить, Анна Ростова.
Она захихикала. Звук зародился в самых глубинах ее глотки и, поднявшись вверх, превратился в настоящее крещендо презрительного хохота.
— О-о-о-о-о! Какой вы грубый юноша, сударь! Вижу, вижу. И вашей женушке нравится? — Улыбка у нее на лице сочеталась с выражением, которое было одновременно похотливым и злобным. — Хочешь свой инструмент «дьявольским когтем» пощекотать? Вот чего ты хочешь? Мечтаешь об этом, сударь? Его прикосновение убило того парня на пристани и многих других тоже, но ведь есть и гораздо более приятные способы умереть…
Ее кошачьи глаза ярко горели, зрачки превратились в точки, излучающие свет. До сих пор я никогда так близко не общался с женщиной подобного сорта. Она так сильно отличалась от моей жены, была так непохожа на дам, которые вращались в тех же сферах, что и Елена. Казалось, все поры ее тела источают распутство, подобно электричеству. Я должен был ощутить отвращение. Однако не чувствовал его.
— Вам нечего бояться, если вы расскажете правду, — солгал я, пытаясь справиться с бурей чувств, овладевших мною.
И вновь Ростова ответила мне грубым смехом:
— Правду, сударь? Ну что ж, посмотрим. В ту ночь я устроилась на ночлег в Лобенихте.
— Что это такое?
— Страшная дыра, — пояснил Кох. — Трущобы неподалеку от порта, герр поверенный. В десяти минутах ходьбы от «Балтийского китобоя».
После знакомства с Пиллау о Лобенихте я мог думать только с содроганием.
— У женщины на Вассерманштрассе начались схватки, но время рожать еще не пришло, поэтому я решила навестить одну подругу, которая живет неподалеку. Я пробыла у нее несколько часов, а потом отправилась заканчивать работу.
— В котором часу вы ушли из дома подруги?
— В четвертом. Выпила, конечно, чтоб подкрепиться. В ту ночь было холодновато. Вы ведь тоже, наверное, не прочь глотнуть чего-нибудь для храбрости, так, сударь? — Она не стала дожидаться моего ответа и продолжила: — Я знала, что меня ждет. Орущая ведьма, пьяный муж, окровавленный вопящий новорожденный, если, конечно, Господу будет угодно. Всю дорогу я молилась об успешных родах.
— Молились?
В ее устах это слово казалось почти непристойным.
— Я молюсь Богу, — ответила она с улыбкой. — И дьяволу тоже. Когда рождается ребенок, между ними идет настоящая драчка. Иногда побеждает один, иногда другой. Но вначале я молюсь Богу. Когда Он проигрывает, и у меня дела идут плохо. Если новорожденный умирает, я потом долго сижу без работы. Не в первый раз я страдаю по вине Сатаны. Знавала я и очень тяжелые времена. В нашей профессии репутация — самое главное.