Улыбка исчезла с его лица, как солнце, зашедшее за тучи. Е Юню на миг показалось, что мать знает о том, как он это ненавидит; знает, и потому только заставляет его снова и снова практиковаться в игре на гуцине. Но этого, конечно, быть не могло. Ведь она хотела для него только лучшего.
Мадам Е прошлась по комнате, шелестя юбками.
- Пока что твои успехи… удручают, - она произнесла это таким тоном, что горло у Е Юня перехватило. Он почувствовал, как стыд подступает к щекам и опустил голову.
Но, к несчастью, матушка была права. Лишь этот навык ему не удалось освоить в совершенстве.
Должно быть, Е Юнь родился с каким-то фатальным изъяном внутри, потому что музыкальные инструменты пугали его едва ли не сильнее палки для наказаний. Звуки гуциня, этого великолепного древнего инструмента доставляли ему изощренно-мучительное беспокойство, необъяснимое и оттого еще более пугающее.
- Вэньжэнь - всесторонне образованный человек, практикующий разные виды элитарного искусства, и среди его представителей игра на гуцине стоит на первом месте. Не могу представить, чтобы мой сын оказался настолько бездарен, чтобы не освоить ее.
Женщина бросила взгляд на Е Юня, недовольная его молчанием.
- Ну, что скажешь?
Он знал, что следовало бы ответить. «Я обязательно научусь, матушка», но Е Юнь не был так уж уверен в этом. Поэтому он только пообещал:
- Я сделаю все возможное.
Мать сама учила его музыке, и Е Юнь знал, что должен был высоко ценить это. Она редко тратила на него свое время и обычно перепоручала мальчика учителям, принимая успехи сына и наказывая за провалы. Те, кто проявлял к Е Юню снисхождение, надолго в их доме не задерживались.
Он научился не спорить, но научиться не мечтать оказаться отсюда как можно дальше Е Юнь не мог. Должно быть, мать чувствовала в нем этот скрытый протест, и потому оставляла как можно меньше времени для размышлений. Кто знает, к каким мыслям может прийти он в одиночестве?
Львиная доля этого свободного времени приходилась на переходы от одного места к другому по коридорам поместья. Вот и сейчас, хотя Е Юнь двигался рядом с матерью, сохраняя осанку и не сбиваясь с шага, мыслями он находился далеко. Свежий ветер, коснувшийся его лица, принес далекий запах травы – вот и все, что было ему доступно.
Загнанное выражение против воли проступало на лице мальчика по мере того, как они приближались к музыкальной комнате, и невозможность хоть что-нибудь изменить приводила Е Юня в отчаяние. Все его существо сопротивлялось происходящему, но он переступил через порог и опустился на свое место у музыкального инструмента, стараясь ничем не выдать обуревавших его эмоций. Е Юнь знал, что от этого будет лишь хуже.
- Что мне играть, матушка?
- «Весенний рассвет в обители бессмертных».
Форма старинного гуциня напоминала тело птицы феникс, а паутина трещин в лаке создавала похожий на перья узор. Этот инструмент казался слишком красивым, чтобы позволить прикасаться к нему ребенку, да еще и такому неумелому, но Е Юнь вовсе не чувствовал радости от оказанной ему чести.
Конечно, ему не сразу доверили этот гуцинь, настоящую реликвию – но матушка настояла, чтобы Е Юнь учился играть именно на нем. Струны у него были особенно жесткими и могли ранить до крови, а сам инструмент был гораздо тяжелее, чем выглядел. Порой эта вещь казалась почти одушевленной.
Пальцы Е Юня потянулись к струнам, извлекая длинный, протяжный звук, заполнивший комнату и отозвавшийся в каждой частичке его существа. Е Юнь знал, как должно было звучать начало мелодии; но затем чужеродная, визгливая нота вплелась в музыку, делая ее почти непереносимой для слуха.
- Не так! – мадам Е оборвала его, хмурясь. – Это совсем не то, что ты должен был сыграть. Послушай еще раз.
Цинь лег на ее колени, укрытые дорогим шелком, и Е Юнь невольно подивился тому, что эти руки способны прикасаться к чему-то столь ласково и бережно. Кисти мадам Е двигались грациозно и плавно, а лицо стало таким спокойным, что составляло теперь полную противоположность лицу сына: у Е Юня между бровей залегла морщинка, губы плотно сжались.
Цинь – самый чистый инструмент из всех, его мелодия несет успокоение и просветление. Тогда почему же ему было так плохо? Мальчик едва удержался, чтобы не закрыть уши руками. Он знал, что мать ему этого не простит. Она вообще ничего ему не прощала.
Долгое время Е Юнь считал, что мать его ненавидит из-за собственной ошибки. Мадам Е была опозорена, и он слышал, что говорят слуги. Единственная дочь высокого чиновника, она опорочила свою семью и родила ребенка, так и не выйдя замуж. Об этом шептались, но не слишком громко – после смерти родителей мадам Е оказалась главной в доме.