Может, все еще и наладилось бы, родись Е Юнь кем-то другим.
Темная энергия была настолько неотделима от него самого, что прежде мальчик даже не догадывался о ее существовании. Отклонить особенно сильный удар палки для наказаний было для него все равно что подставить руки, когда падаешь. Е Юнь лишь смутно подозревал, что что-то все же отличает его от других людей - что-то помимо злосчастного имени и репутации матери – но сути этого отличия понять не мог. До тех пор, пока мадам Е не решила взять все в свои руки, застав однажды сцену наказания.
Она вдруг словно почувствовала что-то, и при взгляде на лицо матушки в этот момент сердце Е Юня замерла. Он понял, что делает что-то плохое, что-то… неправильное. Мадам Е всегда была строга к нему, но сейчас Е Юню хватило одного взгляда на нее, чтобы впасть в панику. Он видел ярость, которую она с трудом сдерживала – но вместо того, чтобы просто выплеснуть ее, мать появилась в его комнате со стопкой священных трактатов старейшины Цюэ и заданием переписать их все.
Разумеется, он не успел сделать этого за ночь. Тогда она выпорола его сама – впервые – и ни одна порка до того не была такой жестокой. Поначалу Е Юнь пытался защищаться, но мадам Е заметила это и наказала его еще сильнее, хотя так и не сказала, за что.
На следующий день после того, как он оправился, матушка велела выучить главу из «трактата о природе вещей», посвященную темному совершенствованию. Какие слова еще ему требовались? Может, если Е Юнь научится не использовать темную энергию, она наконец полюбит его?
И когда пальцы Е Юня вновь легли на прохладное дерево, он решил, что сделает все, что возможно, только бы в этот раз у него получилось. Ведь он не мог столько часов провести за музыкой и не суметь повторить хотя бы одну мелодию.
Подушечки пальцев коснулись струн так осторожно, словно те были смазаны ядом и при малейшем касании о них можно было порезаться. Первый звук вышел таким, как нужно; Е Юнь понял это потому, что почувствовал, как из него вытягивают нервы один за одним.
Мадам Е кивнула, но мальчик скорее догадался об этом, нежели увидел: в голове нарастал гул и все тело наливалось болью. Струны перед его глазами поплыли, превратившись в длинных тонких змей, и Е Юнь перевел взгляд на свои колени, чтобы их не видеть.
Это было словно резать самого себя до крови. Это ощущалось как что-то неправильное. Но он должен был закончить. Оставалась последняя часть.
Е Юню казалось, что внутри у него самого медленно, но неотвратимо натягивается струна, готовая вот-вот лопнуть. В голове шумело и стучало, а во рту чувствовался металл. Как же это было больно!
Его пальцы в последний раз коснулись шелковых нитей, и Е Юнь выпрямился, только тут поняв, что дрожит. Он делал так много, так старался, но никогда не мог добиться одобрения матери. Он надеялся, что та хотя бы улыбнется, но, когда мальчик поднял глаза, то похолодел.
Мадам Е смотрела на него с таким выражением, что Е Юнь едва не отпрянул. Он растеряно опустил взгляд на свои руки, стараясь понять, что в этот раз сделал не так. Серебристое дерево, покрытое его смазанной кровью, было расколото надвое; широкая трещина прочертила гуцинь от драконовой десны до чела.
Е Юнь поднял полный ужаса взгляд на мать.
- Матушка…
Но не успел он закончить фразы, как неожиданно сильный удар сбил его с колен на пол.
– И за что мне такое проклятье? – голос мадам Е дрожал от ярости, она утратила всякий контроль над собой, – О чем я только думала? Тебя уже не исправить, и даже священный светлый артефакт здесь не поможет!
Никогда его мать не опускалась до рукоприкладства, и Е Юнь неосознанно коснулся щеки. Она могла наказывать его, но бить…?
- Я не хотел…
Но новый взгляд на мать заставил Е Юня замолкнуть. Он понял, что никакие слова здесь уже не помогут.
Она хотела его убить. Это осознание возникло из ниоткуда. Прежде Е Юнь старался не думать, испытывает ли мать к нему хоть какую-то привязанность, но сейчас он знал точно, что в эту секунду матушка его ненавидит.
- Должно быть, здесь есть и моя вина, раз я родила такого, как ты.
Е Юнь поднялся на дрожащие ноги, чувствуя, как кровь из ссадины на щеке заливают лицо. До двери было всего ничего, но мадам Е хватило лишь одного взгляда, чтобы понять его намерения.
- Ты не уйдешь из этого дома. Ты вообще не должен был рождаться, но я исправлю свою ошибку.