Вентиляцию шахты следовало улучшить давным-давно. Шахтеры уже не одно заявление подали, требуя принять срочные меры. Он упоминал об этом в каждом сменном рапорте. Газ из забоев не отсасывался, дым после отпалки шпуров так и висел в неподвижном воздухе.
От его предостережений просто-напросто отмахивались. Флегматичный штейгер Бартель из отдела техники безопасности говорил, что, по подсчетам специалистов, подача свежего воздуха вполне достаточная. А количество выделяющихся газов постоянно колеблется.
Но Брозовский, как всегда, не сдавался. Он был уверен, что прав.
Бартель пробовал подавить его своим авторитетом.
— Вы рассуждаете, как профан, Брозовский, — говорил он. — Ваши утверждения не выдерживают никакой критики. Болтаете зря из-за каких-то пустячных вспышек. Напрасно только людей баламутите. К тому же подземные вентиляционные установки устарели и расширить их нет никакой возможности. Вам ведь известно, что дирекция давно собирается закрыть шахту.
Вот-вот, в том-то и дело! Брозовскому это средство воздействия знакомо уже давно. Чуть что, они грозят закрыть шахту!..
— Если шахту закроют, штейгер Бартель, — ответил он, — так может случиться, что мы вместе потопаем на биржу труда, — и тогда прощай ваша пенсия! Но пока еще сланец добывают. И, пожалуй, будут добывать, когда наши косточки уже истлеют. Так что не о закрытии шахты надо говорить, а об улучшении вентиляции. Ее надо улучшить во что бы то ни стало. Даже если придется немного раскошелиться.
Брозовский был старым горняком. И знал, что значит свежий воздух в шахте. Торопясь выложить свои соображения, он и отправился тогда в производственный совет. Члены совета встревожились не на шутку. Ведь от службы безопасности зависела жизнь тысяч шахтеров.
Горной инспекции пришлось провести повторное обследование шахты. Опасения Брозовского подтвердились. Оказалось, что между пятым и шестым горизонтами существовала постоянная угроза прорыва большого количества газа. С тех пор все щели держались под неослабным контролем, а подача свежего воздуха была улучшена. О закрытий шахты и речи не было. Наоборот, на поверхности даже установили новый вентилятор. Но газа в воздухе оставалось по-прежнему много.
В последнее время штейгер Бартель несколько раз намекал, что считает контроль излишним: газы, дескать, успокоились и незачем держать бездельников в шахте.
Брозовский молчал. Он знал, что стоит поперек дороги не одному Бартелю. Дирекцию не беспокоил ни газ, ни вентиляция, ее волновали лишние расходы.
Брозовский задумался, глядя на длинную горящую щель в каменистой кровле. Пламя то разгоралось, то угасало. В трещинах то и дело вспыхивали все новые и новые чадящие очаги, синие язычки лизали стены штрека. Слегка наклонив голову, шахтер наблюдал за их зловещей игрой.
Без сомнения, начал выделяться рудничный газ. Настоящий горняк это сразу чует и настораживается. С беспокойством прислушивался Брозовский к каждому толчку в толще породы.
Что это — испуг, страх? А хотя бы и так! Кому охота погибать в кромешной тьме шахты, одному, сознавая полное бессилие?..
Брозовский подал сигнал тревоги, который услышал дежурный у подъемника. Потом опять вернулся к вентиляционной двери.
Техник отдела безопасности сейчас еще раз спустится в шахту, сообщили ему. Он ждал, переминаясь с ноги на ногу. Но скоро беспокойство погнало его назад к месту вспышки. Там он и стоял, прислушиваясь к шипению струящегося газа. Многое вспомнилось… Жизнь научила его ждать.
Однажды в залитых жидкой грязью окопах на Сомме ему пришлось ждать трое суток, пока товарищи не вытащили его из-под развалин блиндажа. Только голова, защищенная расщепленным бревном наката, оставалась на поверхности, а тело было вдавлено в грязь, засыпано обломками и землей. Сверху его прикрывал помятый стальной щиток пулемета, за которым он лежал до того, как начался этот ад. Три дня и три ночи бесновался над ним ревущий ураган артиллерийского огня.
Он кричал и звал, но никто его не слышал. Когда его откопали, он был без сознания. Поэтому он не заметил новой лавины ураганного огня и обломков, под которыми погибли его товарищи, так и не доставив его в укрытие.
Нашли его только на следующую ночь. Когда он очнулся на пропитанной кровью плащ-палатке, то увидел над собой звезды. Он смотрел на них, как после ночной смены смотрит на манящий звездный купол неба шахтер.
Левую руку вылечить не удалось, о работе в забое пришлось забыть. После войны хозяева мансфельдских рудников дали ему место ночного сторожа. Но в первый же день он понял, что долго здесь не вытерпит.