— Ну, как вам?
— Очень-очень ничего, со вкусом!
— Теперь вы командуйте балом. Мое дело — просто поймать момент.
Бальзаме раздал пару-другую команд, и девушки выстроились в живую очередь. Одна из моделей — та самая, в платье, которое и не платье вовсе, а настоящий сон — уже стояла на фоне штор.
Шляпс взял свою бронзовую коробку, потом — одну из мутно-зеленых стеклянных карточек. Он засунул ее в отверстие прямиком в корпусе коробки, словно монету в щелку копилки.
Мужчина полез в карман плаща, порылся там и извлек стеклянную ампулу. Откупорив ее, Диафрагм высыпал выглядящий уж слишком по-алхимически порошок в воронку.
— Не рванет? — задал резонный вопрос слегка напрягшийся Бальзаме, который все это время наблюдал за процессом через плечо Шляпса. — А можно вопрос?
— Я хочу ответить нет и прервать лишний разговор, но, как понимаю, времени у вас навалом.
— Простите, правда интересно. И как это штука…
— Она называется светопарат, чтобы вам было проще.
— Да нет, я не про вашу короб… простите, светопарат. Ох, какая сложная терминология у вас! Я хотел спросить — как в принципе эта люминография работает?
Шляпс опять выдал некое подобие улыбки — складывалось ощущение, что его все детство кормили лимонами.
Бальзаме же сделал жест руками — и модель замерла в элегантной позе. Ну, если на чистоту, поза была бы элегантной, не будь на особе конкретно этого платья.
Шляпс снял крышечку с бронзового цилиндра, обнажив линзу, и посмотрел в окошко. Потом нажал на маленький рычажок — внутри зашуршали шестеренки, двигающиеся благодаря потоком маги, которые вихрились и пронизывали все вокруг.
Щелчок, яркая вспышка — и из воронки вверх повалил дым. Стеклянная карточка выскочила из прорези, как тост из тостера.
Бальзаме удивленно уставился на мутную карточку — она оставалась темной. И лишь постепенно, словно невидимый художник только-только просыпался, на ней прорисовались белые линии. Тоненькими венами, они собрались в картинку — детализированную, но будто бы нарисованную в негативе. Модель замерла на темной и мутной карточке, отобразившись в бело-сине-фиолетовых тонах.
Диафрагм аккуратно вытащил карточку и передал Бальзаме. Тот поднял ее и принялся рассматривать, подставив под свет магических ламп.
— Да, вы правильно догадались. Так изображение будет видно лучше — если подставить под свет. Только не переборщите…
— Выглядит правдоподобнее, чем если бы это рисовал художник! Хоть и в странных оттенках, но что-то есть в этом такое… загадочно-невероятно-таинственное!
— А по-моему, ничего особенного. Обычная люминка.
Шляпс вставил еще одну карточку в прорезь. Снова нажал на рычажок, снова — вспышка.
Бальзаме закашлялся, из прорези выскочила еще одна готовая люминка, а из воронки вверх повалили тонкие клубы дыма.
Честер Чернокниг, словно бы заряженный ударом молнии, скользил по углам, поправлял свечи, столовые приборы и, в принципе, все, что можно хоть как-то поправить. Тяжело быть перфекционистом, когда ты организуешь свадьбы: на сто гостей приходится сто тарелок, сто бокалов, двести салфеточек, сто одна именная карточка (запасная всегда ставится тому родственнику, который сказал, что подумает, приходить или нет), сто вилок и один свадебный торт. И глаз дергается каждый раз, когда что-то лежит не на своем месте, нарушая общую композицию. Хоть это и не входит в прямые обязанности свадебного церемониймейстера, приходится добиваться, чтобы все были идеально.
Даже если приборы расставлены просто для того, чтобы прикинуть композицию и рассадку гостей.
Мадам Крокодила сидела за большим обеденным столом, сияющим чистотой, и задумчиво смотрела в никуда — ни то погрязнув в мыслях, ни то рассматривая пылинки.
— Кстати, как вы относитесь к мороженому? — Честер продолжал вносить предложения. Видимо, разговорчивость у братьев Чернокнигов была в крови.
Аллигория вышла из некоего транса и направила растерянный взгляд на Чернокнига, который замер с серебряной вилкой в руке.
— Только если оно ванильное…
— О, отличный вкус! Я тоже ем ванильное, — Честер возобновил скольжение. — Так вот, представьте. Начало церемонии — полная темнота — и тут в зал вносят горящее мороженное в кубках! Ах, эффектно?
Чернокниг не просто подчеркивал слова интонацией — он поджигал их, чтобы те пылали эмоциями. Честер махал руками так, будто постоянно нежно и аккуратно замешивал тесто. Это и маханием-то назвать было нельзя — скорее какое-то плавное тисканье воздуха.