— После вкусного ужина в ресторане с друзьями я здесь и очутилась, — говорит ей Банни. — Я хочу домой, чтобы оказаться в тишине. Где я смогу побыть одна и почитать.
— Хорошо, но все-таки, чего вы по-настоящему ждете с нетерпением?
Чтобы от нее отстали, Банни, как будто сознаваясь в преступлении, которого не совершала, говорит:
— Хочу поесть мороженого.
— Отлично, отлично! Просто замечательно, — Кэролин аж качается на стуле от возбуждения.
— А какое вы любите мороженое? С каким вкусом?
— Земляничное, — отвечает Банни, и Кэролин хлопает в ладоши.
Планирование вечеринки
Планируется устроить Андреа сюрприз и закатить в честь дня ее рождения вечеринку. Банни делает в блокноте пометки, но не в связи с планируемой вечеринкой, а для себя самой, и ничего общего с вечеринкой они не имеют. Преподаватель вызвался изготовить гирлянды и бумажные колпаки.
— Колпаки? — отрывает от своих пометок глаза Банни. — Нам правда нужны колпаки?
Джош попросит одного из друзей принести пиццу, а у Чэза в коричневом пакете в холодильнике лежит нетронутый бисквитный торт от «Пепперидж Фарм». Никто никогда не суется в принадлежащие Чэзу продукты.
— Думаю, нет смысла заморачиваться со свечами, — говорит Жанетт, на что Джош отвечает:
— Нет, если ты думаешь их зажигать.
Нина предлагает в подарок коробочку миндаля в сахаре пастельного оттенка.
— Он выглядит симпатично, но я все равно его есть не буду, — на что Чэз замечает:
— Ты и так никогда ничего не ешь.
Что-нибудь, связанное с котами
Наблюдая, как Банни чистит один из шести принесенных им апельсинов, Альби произносит:
— Кажется, к тебе вернулся аппетит.
— Нет, просто здесь больше нечего делать. — Она разламывает апельсин и протягивает мужу половинку. Нечего делать, если не считать Занятий, в которых Банни не участвует, поскольку а) собака так и не появилась; б) хотя Банни уже мало думает о себе как о писательнице, для нее неприемлем и никогда не станет приемлемым взгляд на литературное творчество как на «Занятие» в том же значении, в каком занятием, к примеру, является декорирование предметов вырезками из бумаги. Банни пишет, но теперь для нее это способ убить время между приемами пищи. А между приемами пищи масса времени.
Если бы ей разрешали спать весь день, она, вероятно, не писала бы. Если бы ей разрешали спать, она убивала бы день именно таким способом. Однако спать ей не разрешают, поэтому Банни исписала предложениями и параграфами уже почти все свои четыре блокнота.
— Что мне еще тебе принести? — спрашивает Альби. — Еще шоколада? Может, слив?
Обдумывая ответ, Банни вспомнила:
— Футболку с изображением кота или книгу про котов. Что-нибудь, связанное с котами. И еще открытку. С котом. У Андреа день рождения.
— Андреа? — спрашивает Альби. — У тебя появились здесь подруги?
Банни сдавливает все еще находящуюся в ее руке половинку апельсина. Из нее брызжет сок.
— Нет у меня здесь подруг. У меня нигде нет подруг.
Альби расцепляет ее пальцы, забирает выжатую половинку апельсина и кладет на салфетку, чтобы потом выбросить в мусорное ведро. Банни вытирает руку о верхнюю часть своей бумажной пижамы. Альби берет руку жены (не ту, которая липкая от апельсина, а другую) и подносит ее к губам.
— Ты хорошая, Банни, — произносит Альби, — правда хорошая.
На это Банни отвечает:
— Оберточную бумагу. Оберточную бумагу и открытку.
Глоток свежего воздуха
На групповую прогулку Банни не берут. «Групповая прогулка» (обычная прогулка, если не считать того, что гулять приходится с толпой сумасшедших, в сопровождении трех социальных работников, по относительно мрачной части города) для Банни — не та мечта, с исполнением которой можно не спешить. Поскольку на утреннюю прогулку отправилось больше половины ее солагерников, комната для досуга опустела, и для Банни, насколько хватает ее воображения, это лучшее, что может случиться в данном заведении. Она разворачивает одно из кресел к окну (сквозь которое виднеется автостоянка и цепочка мусорных баков) и, усевшись в него и положив ноги на подоконник, словно это кофейный столик, открывает блокнот на странице, на которой остановилась в прошлый раз. Банни перечитывает свои записи, затем отрывает глаза от блокнота и размышляет, что бы в него еще накатать.
Поскольку это окно, как и все окна здесь, сделано из плексигласа, покрытого царапинами, мутного и щедро украшенного голубиным пометом в разной степени разложения, невозможно понять, что происходит снаружи: светит ли там солнце, или же небо затянуто тучами, а может, идет дождь или лишь слегка моросит? Разумеется, окна наглухо загерметизированы. Не то что сквозняк, даже мысль о нем сквозь них не проникнет. Если бы Банни не знала, что на дворе январь, то понятия бы не имела, какое сейчас время года. Если бы на автостоянке были люди, засовывающие перчатки в карманы расстегнутых пальто, Банни сделала бы вывод, что сегодня мягкая погода, ведь если бы было по-настоящему холодно, шапки были бы надвинуты на лбы и женщины были бы обуты в угги. Она пытается вспомнить запах свежего зимнего воздуха: холодного, свежего, обещающего снег, но не может. Поскольку ничего, кроме разочарования, дальнейшие попытки воскресить в памяти то, что она вспомнить не в состоянии, ей бы не принесли, и вообще добром бы это не кончилось, Банни решает переключить внимание на что-нибудь другое. Взяв фломастер, начинает писать. Пишет. Больше трех страниц без единой паузы. Лишь почувствовав, что за спиной кто-то стоит и заглядывает ей через плечо, она перестает писать и щелчком пальца переворачивает страницу блокнота, так что теперь видна только задняя сторона его картонной обложки; Хауи садится на подоконник и загораживает ей вид, если это можно назвать видом. Затем, как будто отвечая на вопрос (который Банни ему не задавала), говорит: