— А вы — хотите прожить четыреста одиннадцать жизней? — С мудрой улыбкой посмотрел на них старик.
— Вы — один… Но как же ваши семьи? — сбился с толку Мечев, лихорадочно пытаясь просчитать обстановку.
— У НАС около тысячи детей, шести тысяч внуков. Мы любим каждого. Мы помним их первые шаги. Столько счастья! Месяцы приятных воспоминаний! — Старик зажмурился от удовольствия.
— ТАМ — первая любовь и выпускные балы…
— ТАМ — первые погоны и полеты, — добавил басом офицер, сверкая глупой улыбкой.
— Двадцать пять тысяч лет жизни в воспоминаниях и опыте, которые мы готовы подарить тебе. Пойдем с нами? — Протянул старик руку к выходу.
Заманчивое предложение, от которого, почему-то, хотелось бежать со всех ног. Но то, что число населения сократилось с семисот двадцати до четыреста одиннадцати — буквально кричало, что при резком отказе процесс может быть и не добровольным… Ведь потом те, кто выживет, простят остальных… Внутри доспеха Ылшу легонько тряхнуло от этой фразы.
— Вынужден отказать. Мною взяты долгосрочные обязательства. Моя самоидентификация необходима для их исполнения.
— Так может, ваши напарники?
— Параметры контракта запрещают им подобное волеизъявление. Но если вас интересует личное мнение — они не хотят. — Мечев озвучил синхронные ответы в так-сеть.
— Ваше право, — не настаивая, повел плечом военный. — Итак, вернемся к формированию контракта на перевозку.
— Только после личного заверения добровольности…
— Это формальность. Я — НЕ ХОЧУ. Вы получите согласие от меня ровно четыреста одиннадцать раз, — хмыкнула дама.
— Итак, мною собраны расчетные карты на сорок две тысячи динар. — Подхватил офицер. — Это весь объем наличных. Еще есть казна базы на кодированном носителе, с кредитным лимитом в шесть миллионов, но мы не гарантируем, что счет не закрыт или не будет обнулен при синхронизации с банком.
— Мы честны, — подтвердил ученый.
— Ожидаем того же от вас. — женский голос. — Груз должен быть доставлен в кратчайшее время.
— Это очень важно! — Подчеркнул военный. — Жаль, что вы не хотите стать одним из нас. Слова были бы не нужны.
— Я попробую вас понять, — все обдумав, решился Ылша, отдавая команду на раскрытие доспеха.
И одновременно, приказ в так-сеть: "Начали-три".
Холод слабоосвещенных коридоров уводил вглубь базы радиальными маршрутами, неудобными, неоптимальными — сконструированными для обороны, но не удобства перемещения. Иногда коридор отсекало лифтом без намека на лестницу-дублер, и Мечева вместе с сопровождающим уносило на несколько ярусов вниз. Его взялся провести с собой "ученый", оставив "военного" и "даму" в приемном доке, дабы скоротать беседу оставшимся. Хотя, как Ылша понял, отряд все равно будет разговаривать с одним и тем же… существом. Оттого, видимо, не было конвоя для "гостя" — зачем, если любая попытка агрессии в отношении единственного "экскурсовода" тут же будет известна остальным? Мечев не забыл того момента задумчивости, когда ученый сверялся с мнением Анила и Дерсана… Если все это не грандиозная постановка — некий аналог пси-связи бьет даже через глубину переборок и толщу базальта.
— Мне приходится экономить, — извиняющимся тоном произнес старик, выуживая из кармана фонарик в очередном витке коридора, начисто лишенном освещения. — После гибели ИскИна ремонтные дроны стали бесполезным куском железа. Все ветшает, свободных рук для ремонта нет. Энергии много, но ее еще нужно довести…
— Вы говорили о четырехсот "вас". В моей картотеке семь сотен. Что случилось с тремя сотнями экипажа?
Сложный вопрос рано или поздно следовало задать. Но под дулами энергооружия как-то язык не поворачивался.
— Паника, эвакуация, преступные приказы, — равнодушно, как говорят о давно прошедшем, отозвался тот. — Но вам больше интересны лично мои преступления, верно? Кровавый инопланетный монстр, отстрел и принуждение несогласных к объединению разумов?
— Я не хотел…
— Да бросьте, — фыркнул старик. — В моей голове четыреста сотен человек, и они уж прекрасно могут представить ваши душевные порывы. Прошу заметить — мы сразу предложили вам деньги, потому что считаем, что это лучший аргумент в разговоре с наемным отрядом. Мы эффективны, как единый организм. Жаль, что вы не с нами.
— Не пришлось бы платить? — Подначил Мечев. — Какие счеты между правым и левым карманом…
— Деньги не имеют значения, — покачал тот головой, продолжая вести из коридора в коридор. — Дело в понимании.
Ылша неопределенно хмыкнул, с интересом изучая обстановку.
— У вас две руки, лейтенант. Представьте, что кто-то хочет жить без рук. Как бы вы отнеслись к этому чудаку?
— Мои руки — принадлежат мне.
— Как и мои, — хмыкнул тот и посмотрел на морщинистые ладони. — Говорю же, это надо чувствовать…
Стало заметно светлее и теплее. Потихоньку начали появляться люди — группы, совершающие пробежки, ремонтные звенья из двух-трех человек, копающиеся в проводах за фальшпанелями стен.
— Я не могу позволить себе болеть, — ученый повел рукой в сторону одной из спортивных групп. — Разминаюсь, стараюсь высыпаться, поддерживаю оптимальное состояние. Везде поддерживается температура в восемнадцать градусов, это лучше всего для здоровья и ума. Гравитация, как вы заметили, снижена. Так легче переносить и работать, хотя приходится дополнительно поддерживать мышечный тонус. Как вы видите, я заинтересован в жизни и здоровье каждой клетки моего организма… Наших организмов. Нам сейчас налево, — указал старик дорогу.
— Так что насчет трех сотен граждан?
— Большая часть погибла при панике и подавлении бунтов. Когда стало ясно, что нас не будут эвакуировать и оставляют в глубокой консервации, многим это не понравилось, вы понимаете. А после того, как стало ясно, что мышеловка захлопнулась окончательно, часть населения и вовсе потеряла человеческий облик. К счастью, их вовремя отстрелили… На несколько месяцев ситуация стабилизировалась. Новый кризис произошел после попытки одного из руководителей наладить связь с САР и продать проект за освобождение и преференции. У руководителя были сторонники, они попытались захватить ИскИн и блокировать уровни программно. Не получилось. На базе вновь началась резня. Как вы понимаете, это не добавило ей целостности, часть тех событий мы не можем починить еще с тех пор.
— А вывод кораблей из доков и их уничтожение?
— Глупое решение. Посчитали, что так ни у кого не возникнет повода к дальнейшим бунтам. Как-будто не хватало минного поля вокруг…
— Помогло?
— Куда там… Наоборот, начались тихие диверсии. Так мы лишились большей части оранжерей — заговорщики посчитали, что оставшись без еды, мы будем вынуждены обратиться к внешнему миру… Ничего у них не вышло, зато все мы стали на границу голодной смерти. Было очень страшно, лейтенант. Мы помним это каждый по-своему, но даже самым радикальным заговорщикам, которые сейчас во мне, было страшно. Затем кто-то то ли от ужаса, то ли по какой иной причине прикончил ИскИн. Кто-то из тех трехсот, поэтому я не знаю причины. Кто-то с допуском, при желании можно вычислить имя и время, но тогда, да и сейчас, это без толку. Просто случилось.
— И тогда вы?
— Да, верно. Тогда я и мои лаборанты нарушили технику безопасности. — старик остановился перед могучими шлюзовыми створками и вдавил явно кустарно сделанный переключатель на левой стороне стены возле него. — Мы вошли сюда.
С шумом хорошо смазанного механизма, заслонка откатилась в сторону.
Перед глазами Мечева оказался декоративный сад с высокой травой — ярко-зеленой, будто сияющей изнутри, украшенной красными и желтыми бутонами цветов…А в центре прекрасного разнотравья — невысокое фиолетовое деревце, тянущее ветви с робкой молодой листвой к ярким плафонам дневного света.
— Признаюсь, — хекнул старик смущенно, — мы рассчитывали тут все распахать и засеять картошкой… Сами понимаете, уже было не до науки… А потом…
- "Приве-е-е-т…", - шелестом дремучего леса под ветром прозвучало у Мечева в голове.