Речь выступившего вслед за ней вроде бы еще более «левого» революционера (куда уж дальше — анархиста!) Кропоткина удивила своей умеренностью. «Граждане и товарищи! — начал он. — Позвольте и мне тоже присоединить мой голос к тем голосам, которые звали весь русский народ… стать дружной стеной на защиту нашей родины и нашей революции… Родина сделала революцию, она должна ее довести до конца… Если бы немцы победили, последствия этого для нас были бы так ужасны, что просто даже больно говорить о них… Продолжать войну — одно великое предстоящее нам дело, а другое, одинаково важное дело — это работа в тылу. Репрессивными мерами тут ничего не сделаешь… Нужно, чтобы русский народ во всей своей массе понял и увидел, что наступает новая эра… Разруха у нас ужасная. Но знаете, господа, что и в Западной Европе наступает новый период, когда все начинают понимать, что нужно строительство новой жизни на новых, социалистических началах…»
Справа зашумели — трудно поверить в эти «начала», особенно сейчас.
«Да, да, — как бы согласился Кропоткин. — Мы все неопытны в деле общественного строительства… Мы многое не знаем, многому еще должны учиться. Но, господа, у вас есть… — оратор обратился к сидящим справа, — я не говорю про ваши капиталы — у вас есть то, что важнее капитала — знание жизни. Вы знаете жизнь, вы знаете торговлю, вы знаете производство и обмен. Так умоляю вас, дайте общему строительству жизни ваши знания. Соедините их с энергией демократических комитетов и советов, соедините и то, и другое и приложите их к строительству новой жизни…»
Призвав присутствующих сделать все возможное, чтобы «уменьшить размеры назревающей братоубийственной гражданской войны», Кропоткин обратился к собравшимся с такими словами: «Мне кажется, нам в этом Соборе русской земли следовало бы уже объявить наше твердое желание, чтобы Россия гласно и открыто признала себя республикой… При этом, граждане, республикой федеративной!.. Пообещаем же, наконец, друг другу, что мы не будем более делиться на левую часть этого театра и на правую. Ведь у нас одна родина»[85].
Возгласы «браво!» и буря оваций были ответом зала на речь Кропоткина.
К тем, кто призывал довести войну до конца, до победы, присоединился и выступивший вслед за Кропоткиным Георгий Плеханов, полагавший, что только отношение к войне может объединить все силы общества. Под бурную овацию всего зала и крики «Да здравствует революция!», «Да здравствует Керенский!» совещание закрылось уже глубокой ночью. Возможно, восхваления Керенского не понравились тогда Кропоткину, относившемуся отрицательно к попыткам возвеличивать отдельную личность, и он подумал, что дальнейшее развитие революции должно выдвинуть других людей.
Очередной кризис внутри правительства в сентябре снова привел к смене министров. На сей раз новый состав кабинета назвали «правительством спасения революции», а его председателя Керенского наделили чрезвычайными полномочиями. При этом предполагалось продолжить развитие демократии, и Кропоткина не оставляла мысль, что на верху власти происходит не совсем естественный процесс: демократию пытаются совместить с диктатурой, в то время как основные массы народа в систему власти никак не вовлечены. Революция опять, как во времена Александра II, идет «сверху».
Наконец были назначены выборы в Учредительное собрание, создан Временный совет республики (Предпарламент) под председательством эсера Николая Авксентьева. В состав совета вошли Николай Чайковский и Марк Натансон, тот самый, с которым Кропоткин отправился в эмиграцию в 1876 году. Оба — из старшего поколения революционеров, из тех, кто начал в России дело революционной пропаганды. То, что они возглавили победившую революцию, было естественно. Но настораживало, что в газетах все чаще мелькали призывы к твердой и сильной власти большевиков, популярность которых очень быстро росла среди рабочих и солдат.
Но то, что 25 октября (7 ноября) власть в Петрограде перешла к Военно-революционному комитету Петроградского Совета, сформированному в основном из большевиков, для многих оказалось неожиданностью. Этот комитет арестовал правительство Керенского, кроме его самого, и создал временное рабоче-крестьянское правительство, до созыва Учредительного собрания оно объявило себя органом власти. Собравшийся на следующий день после переворота Съезд Советов утвердил первые декреты новой власти, которая стала называться советской. Так, почти незаметно, произошел в России государственный переворот, названный в целях пропаганды Великой Октябрьской социалистической революцией. Это была большая ложь, положенная в основание «государства нового типа», в котором, как показало время, нового-то ничего и не было.