– Ну?
– Ну? – повторила миссис Флинтуинч. – Я то же думаю. Я часто сижу и говорю: «Ну?» Иеремия и говорит мне: «Насчет оглашения я распорядился две недели назад. Два уже было, в воскресенье будет третье; оттого я и назначил понедельник. Она сама поговорит с тобой – ты теперь приготовлена к этому, Эффри». В тот же самый день она заговорила со мной и говорит: «Я знаю, Эффри, что ты выходишь замуж за Флинтуинча. Я рада этому, как и ты сама. Это очень хорошо для тебя и при теперешних обстоятельствах весьма кстати для меня. Он разумный человек, и надежный человек, и настойчивый человек, и благочестивый человек». Что же я могла сказать, когда уж до этого дошло. Да если бы… если бы они хотели удавить меня, а не обвенчать, – миссис Флинтуинч с большим трудом подбирала подходящие выражения, – и тогда бы я не могла сказать ни словечка против двух таких хитрецов.
– По правде сказать, я верю этому.
– Верьте, Артур, что это правда.
– Эффри, что это за девочка была сейчас в комнате моей матери?
– Девочка? – спросила миссис Флинтуинч довольно резким тоном.
– Ну да, я видел подле вас, в темном углу, какую-то девочку.
– О! Это Крошка Доррит. Это так, ничего особенного; это прихоть… ее прихоть. – Одной из особенностей Эффри Флинтуинч было то, что она никогда не называла миссис Кленнэм по имени. – Но есть и другие девушки, кроме этой. Вы, наверное, забыли свою милую? Наверно, давным-давно забыли.
– Я слишком страдал, когда матушка разлучила нас, чтобы забыть. Я очень хорошо помню ее.
– Завели вы другую?
– Нет.
– Ну так у меня хорошие вести для вас. Она теперь богата и вдова. Вы можете жениться на ней, если хотите.
– А откуда вы знаете это, Эффри?
– Эти умники говорили об этом между собой… Иеремия на лестнице! – И она мгновенно скрылась.
Миссис Флинтуинч вплела последнюю нить в ткань, которую деятельно ткал его ум, возрождая картину забытого детства. Безумие юной любви прокралось и в этот дом, любви, глубоко несчастной в своей безнадежности, словно дом был очарованным замком из сказки.
С неделю назад в Марселе личико молодой девушки, с которой ему жаль было расстаться, произвело на него необычайное впечатление, приобрело над ним какую-то нежную власть вследствие своего сходства, действительного или воображаемого, с тем первым лицом – лучезарным видением в сумраке его жизни. Он прислонился к косяку длинного узкого окна и, глядя на черный лес труб, погрузился в мечты. Все в жизни этого человека стремилось сделать из него мечтателя, хотя мало было в ней событий, над которыми стоило бы думать.
Глава IV. Миссис Флинтуинч видит сон
Когда миссис Флинтуинч видела сны, она видела их с закрытыми глазами, не так, как сын ее старой госпожи. В эту ночь она видела удивительный по живости сон, совсем даже не похожий на сон, до такой степени он был реален во всех отношениях.
Вот как это случилось.
Спальня мистера и миссис Флинтуинч находилась в нескольких шагах от комнаты, в которой миссис Кленнэм столько лет провела безвыходно. Она помещалась несколько ниже этой комнаты, в пристройке, откуда вел крутой спуск на главную лестницу, как раз против двери миссис Кленнэм. Звук из одной комнаты в другую доходил с трудом, так как стены, двери и обшивка были тяжелыми и громоздкими, но сообщение между комнатами было удобно и легко в любом костюме, в любую погоду, в любой час ночи. Над изголовьем кровати, на расстоянии фута от ушей миссис Флинтуинч, висел колокольчик, от которого шла веревка в комнату миссис Кленнэм. Когда колокольчик звонил, Эффри срывалась с постели и являлась к больной, не успев еще проснуться как следует.
Уложив свою барыню, засветив ночник и пожелав ей спокойной ночи, миссис Флинтуинч убралась в свою комнату, где все обстояло благополучно, только ее супруг и повелитель еще не вернулся. Он-то, супруг и повелитель – хотя не о нем последнем она думала, – был действующим лицом сна миссис Флинтуинч.
Ей грезилось, будто она проснулась, проспав несколько часов, и убедилась, что Иеремии все еще не было. Она взглянула на свечку и, измеряя время по способу короля Альфреда Великого, заключила по размерам сгоревшей части, что спала очень долго. Тогда она встала, закуталась в халат, надела башмаки и отправилась на лестницу посмотреть, куда девался Иеремия.
Это была крепкая деревянная лестница, и Эффри спустилась по ней без всяких несообразностей, свойственных снам. Она шла ощупью, держась за перила, так как свечка потухла. В уголке сеней, за боковой дверью, находился чуланчик с длинным узким окном вроде щели. В этой комнате, обыкновенно необитаемой, светился теперь огонь.