В комнату вбежала девушка с испуганным лицом.
– Пошлите ко мне Флинтуинча.
Девушка исчезла, и почти в ту же минуту старик очутился на пороге.
– Ну что? Уж началась потасовка, началась? – сказал он холодным тоном, поглаживая себе челюсти. – Я так и думал. Я был уверен в этом!
– Флинтуинч, – сказала мать, – посмотрите на моего сына. Посмотрите на него.
– Ну, я смотрю на него, – сказал Флинтуинч.
Она вытянула руку, которой защищалась как щитом, и указала на предмет своего гнева.
– Почти в самый час своего возвращения, прежде чем грязь на сапогах его успела обсохнуть, он поносит своего отца перед своей матерью. Предлагает своей матери шпионить, выслеживать вместе с ним сделки отца за всю его жизнь! Намекает, что блага мира сего, которые мы собирали в поте лица, работая с утра до ночи, надрываясь, изнывая, отказывая себе во всем, что блага эти награблены нами, и спрашивает, кому их отдать в возмездие за обиды и несправедливость!
Хотя в словах ее звучало бешенство, но самообладание не изменило ей: она говорила даже тише, чем обыкновенно, отчетливо произнося все слова.
– Возмездие! Да, конечно. Легко ему говорить о возмездии – ему, который только что приехал из чужих краев, где слонялся ради развлечения и удовольствия. Но пусть он посмотрит на меня в этой темнице, в этих оковах. Я терплю безропотно, потому что это возмездие предназначено мне за мои грехи. Возмездие! Разве его нет здесь, в этой комнате? Разве его не было здесь в течение пятнадцати лет?
Так сводила она счеты с Небесами, отмечая свои взносы, тщательно подводя итог и требуя соответственного вознаграждения. Она поражала только энергией и пафосом, которые вносила в этот торг. Тысячи людей, каждый по-своему, ежедневно заключают подобные сделки.
– Флинтуинч, дайте мне книгу!
Старик подал ей книгу. Она вложила два пальца между ее листами, закрыла над ними книгу и с угрозой протянула ее сыну.
– В старые времена, Артур, о которых говорится в этой книге, были благочестивые люди, взысканные милостью Господа, которые прокляли бы своих сыновей за меньший проступок, обрекли бы на гибель их, и целые племена, давшие им приют, обрекли бы на гибель, на отлучение от Бога и людей, на истребление всех, вплоть до грудного младенца. Но я только скажу тебе, что если ты еще раз возобновишь этот разговор, то я отрекусь от тебя; я прогоню тебя из дому, так что лучше бы тебе было от колыбели не знать матери. Я навсегда откажусь видеть и слышать о тебе. И если после всего этого ты придешь в эту темную комнату взглянуть на мой труп, из него выступит кровь, если только я в силах буду сделать это, когда ты подойдешь ко мне!
Облегченная отчасти свирепостью этой угрозы, отчасти (как это ни чудовищно) сознанием исполненного религиозного долга, она протянула книгу старику и умолкла.
– Ну, – сказал Иеремия, – принимая во внимание, что я не намерен становиться между вами, позвольте мне спросить (так как меня призвали сюда как третье лицо), в чем дело?
– Спросите об этом, – ответил Артур, видя, что ему приходится говорить, – у моей матери. Все, что я говорил, было сказано только для нее.
– О, – возразил старик, – у вашей матери! Спросить у вашей матери. Ладно! Но ваша мать сказала, что вы заподозрили вашего отца. Это недостойно почтительного сына, Артур. Кого же вы намерены заподозрить теперь?
– Довольно, – сказала миссис Кленнэм, повернувшись лицом к старику. – Оставим это!
– Хорошо, но постойте немножко, постойте немножко, – настаивал старик. – Посмотрим, в чем дело. Сказали вы Артуру, что он не должен оскорблять память отца? Не имеет права делать это? Не имеет никакого основания для этого?
– Я говорю ему это теперь.
– Ага! Именно! – подхватил старик. – Вы говорите ему это теперь. Вы не сказали ему этого раньше, а говорите теперь. Так-так! Это правильно. Вы знаете, я так долго стоял между вами и его отцом, что мне кажется, будто смерть ничего не изменила и я по-прежнему стою между вами Так вот я и хочу вывести дело начистоту. Артур, позвольте вам сказать, что вы не имеете ни права, ни оснований подозревать вашего отца.
Он взялся за спинку кресла и, продолжая бормотать что-то себе под нос, тихонько подкатил свою госпожу к конторке.
– Теперь, – сказал он, – чтобы не уйти, сделав только половину дела, и не возвращаться опять, когда вы покончите с другой половиной, и не путаться в ваши распри, сказал ли вам Артур, что он думает насчет торговых дел?
– Он отказался от них.