Он гордился этим титулом. Если бы какой-нибудь мошенник вздумал оспаривать его, он был бы огорчен до слез этой попыткой отнять у него законные права. В нем замечали склонность преувеличивать число лет, проведенных им в тюрьме, так что собеседник обыкновенно вычитал несколько единиц из названной им цифры; он был тщеславен, как говорили быстро сменявшиеся поколения узников.
Все новички представлялись ему. Он очень пунктуально относился к этой церемонии. Шутники, пытавшиеся производить ее с преувеличенной торжественностью, не могли сокрушить его невозмутимое достоинство. Он принимал новоприбывших в своей бедной комнатке (знакомство на дворе, по его мнению, имело слишком случайный характер, не соответствовавший цели представления), с какой-то смиренной благосклонностью. «Милости просим в Маршалси», – говорил он им. Да, он отец этого местечка, так назвала его снисходительная публика. «И если двадцать с лишним лет пребывания здесь оправдывают этот титул, то я пользуюсь им по праву. На первый взгляд это место может показаться непривлекательным, но здесь вы найдете приятную компанию – конечно, смешанную, – с этим ничего не поделаешь, и очень хороший воздух».
Нередко к нему подсовывали под дверь ночью письма, в которых оказывались полкроны, крона, иногда даже полгинеи для «Отца Маршалси» с пожеланием всего хорошего от «товарища по заключению, который выходит на волю». Он принимал эти подарки как знак уважения со стороны поклонников, не делая из этого тайны. Иногда они подписывались шуточными именами, как, например: «Кирпич», «Кузнечный мех», «Старый простофиля», «Хитрец», «Мопс», «Человек из помойной ямы», но он находил это шутками дурного тона и всегда немножко обижался на них.
С течением времени, когда эта корреспонденция стала ослабевать, как будто со стороны корреспондентов требовалось слишком значительное усилие, на которое не все были способны в суете отъезда, он принял за правило провожать каждого выходившего должника, принадлежавшего к порядочному классу общества, до ворот и тут прощаться с ним. Этот последний, пожав руку старику, останавливался, завертывал что-то в бумажку и кричал:
– Послушайте!
Старик с удивлением оборачивался и спрашивал с улыбкой:
– Вы меня?
Видя, что тот подходит к нему, прибавлял отеческим тоном:
– Что-нибудь забыли? Чем могу служить?
– Я забыл оставить это, – отвечал уходивший, – для Отца Маршалси.
– Милостивый государь, – отвечал последний, – он бесконечно обязан вам!
Но до последнего времени рука старика, опустив монету в карман, оставалась в нем довольно долго, чтобы получка не слишком бросилась в глаза остальной публике.
Однажды он провожал таким образом довольно многочисленную компанию должников, случайно освобожденных вместе, и, возвращаясь назад, встретил одного обитателя бедного отделения, который был посажен неделю назад за какой-то ничтожный долг, расплатился в течение недели и теперь выходил на волю. Это был простой штукатур и уходил с женой и узелком в самом веселом настроении.
– Всего хорошего, сэр, – сказал он, проходя мимо.
– И вам того же, – благосклонно ответил Отец Маршалси.
Они отошли уже довольно далеко друг от друга, как вдруг штукатур крикнул:
– Послушайте, сэр! – и направился к старику. – Это немного, – сказал он, сунув ему в руку кучку полупенсовиков, – но от чистого сердца!
Никогда еще Отец Маршалси не получал подарков медью. Дети получали часто, и он знал, что эти получки идут в общую кассу, что на них покупается пища, которую он ест, и питье, которое он пьет, но оборванец, запачканный известкой и предлагавший ему медяки из рук в руки, – это было ново.
– Как вы смеете? – сказал он и залился слезами.
Штукатур повернул его к стене, чтобы другие не могли видеть его лица, и в этом движении было столько деликатности, он извинялся так искренно и с таким раскаянием, что старик мог только пробормотать:
– Я знаю, что вы сделали это с хорошим намерением. Не будем больше говорить об этом.
– Бог с вами, сэр, – сказал штукатур, – я действительно сделал это с хорошим намерением. Но я надеюсь сделать для вас больше, чем другие.
– Что же вы хотите сделать? – спросил старик.
– Я навещу вас как-нибудь.
– Дайте мне эти деньги, – с жаром сказал старик, – я спрячу их и не стану тратить. Благодарю вас, благодарю. Мы увидимся с вами?
– Если только я проживу неделю, увидимся!
Они пожали друг другу руки и расстались.
В этот вечер, собравшись за ужином, заключенные удивлялись: что такое случилось с их отцом, почему он так долго гулял по потемневшему двору и казался таким пришибленным?