– Который находится перед вами в настоящую минуту.
– Неужели? Мистер Кленнэм?
– Он самый, сэр!
– Мистер Кленнэм, я рад вас видеть. Как вы поживаете с тех пор, как мы виделись в последний раз?
Не считая нужным объяснять, что за четверть столетия с ним произошли кое-какие перемены в духовном и физическом отношениях, Кленнэм отвечал в общих выражениях, что он чувствует себя превосходно, и пожал руку владельцу «такой головы», озарявшей его своим патриархальным сиянием.
– Мы постарели, мистер Кленнэм, – сказал Кристофер Кесби.
– Мы не помолодели, – ответил Кленнэм. Высказав это мудрое замечание, он заметил, что не блещет остроумием, и почувствовал себя не в своей тарелке.
– А ваш почтенный отец, – сказал мистер Кесби, – приказал долго жить. Мне было весьма прискорбно узнать об этом, мистер Кленнэм, весьма прискорбно.
Артур отвечал какой-то шаблонной фразой, выражавшей его глубокую признательность.
– Было время, – сказал мистер Кесби, – когда я и ваши родители не совсем ладили. Между нами возникали кое-какие семейные недоразумения. Ваша почтенная матушка довольно ревниво относилась к своему сыну – я разумею вас, уважаемый мистер Кленнэм.
Его гладкая физиономия своим цветущим видом напоминала спелый персик. Это цветущее лицо, эта голова, эти голубые глаза производили впечатление редкой мудрости и добродетели. Равным образом лицо его дышало благосклонностью. Никто не мог бы определить, где именно обреталась эта мудрость, или добродетель, или благосклонность, но все эти качества, казалось, витали где-то около него.
– Как бы то ни было, – продолжил мистер Кесби, – время это прошло и миновало, прошло и миновало. Мне случается иногда навещать вашу уважаемую матушку, и я всегда удивляюсь мужеству и энергии, с которыми она переносит свои испытания, переносит свои испытания.
Он повторял одну и ту же фразу, скрестив перед собою руки и слегка нагнув голову набок, с ласковой улыбкой, как будто в душе его таилось нечто слишком нежное и глубокое, чтобы быть выраженным в словах. Казалось, он не хотел высказать этого, чтобы не воспарить слишком высоко, и предпочитал скрыть свои нежные чувства.
– Я слыхал, что в одно из своих посещений, – сказал Кленнэм, пользуясь удобным случаем, – вы рекомендовали моей матери Крошку Доррит.
– Крошку Доррит?.. Белошвейка, которую рекомендовал мне один из моих жильцов. Да-да, Доррит ее фамилия. Так-так, вы называете ее «Крошка Доррит».
«Нет, здесь ничего не добьешься. Тут ничего не выжмешь. Не стоит и продолжать».
– Моя дочь Флора, – сказал мистер Кесби, – вышла замуж и обзавелась своим домиком несколько лет назад, как вы, вероятно, слышали, мистер Кленнэм. Она имела несчастие потерять мужа через несколько месяцев после свадьбы. Теперь она снова живет со мной. Она будет рада увидеть вас, если вы позволите мне сообщить ей о вашем посещении.
– Конечно, – сказал Кленнэм, – я бы сам попросил вас об этом, если бы ваша любезность не предупредила меня.
В ответ на это мистер Кесби встал в своих мягких туфлях и направился к двери медленной тяжелой походкой (у него была слоновая фигура). На нем был длиннополый, бутылочного цвета сюртук с широкими рукавами, бутылочного цвета панталоны и бутылочного цвета жилет. Патриархи не носили тонкого сукна бутылочного цвета, тем не менее сукно выглядело патриархальным.
Лишь только он вышел из комнаты, чья-то быстрая рука отодвинула задвижку наружной двери, открыла ее и снова затворила. Секунду спустя какой-то проворный и вертлявый коротенький смуглый человек влетел в комнату так стремительно, что едва-едва успел остановиться, не наскочив на Кленнэма.
– Хэлло! – сказал он.
Кленнэм не видел причины, почему бы тоже не ответить:
– Хэлло!
– В чем дело? – спросил смуглый человек.
– Я не слыхал ни о каком деле, – ответил Кленнэм.
– Где мистер Кесби? – спросил смуглый человек, осматривая комнату.
– Он сейчас будет здесь, если вы желаете его видеть…
– Я желаю его видеть? – повторил смуглый человечек. – А вы не желаете?
Кленнэм в немногих словах объяснил, куда девался Кесби. Тем временем смуглый человечек отдувался и пристально смотрел на него.
Одежда его была частью черная, частью цвета ржавчины с серым оттенком; он обладал черными глазками, в виде бисеринок, крошечным черным подбородком, жесткими черными волосами, которые торчали на его голове пучками во все стороны, придавая ей вид проволочной щетки. Цвет лица у него был темный вследствие природной смуглости, или искусственной грязи, или совместного влияния природы и искусства. Руки – грязные, с грязными обкусанными ногтями. Казалось, он только что возился с углем. Он отдувался, пыхтел, хрипел, сопел и сморкался, как небольшой паровоз.