Дверь тихонько отворилась, и как будто в ответ на его вопрос раздались два слова, заставившие его вздрогнуть:
– Крошка Доррит.
Глава XIV. Общество Крошки Доррит
Артур Кленнэм поспешно вскочил и увидел ее в дверях. Автор этого рассказа должен иногда смотреть глазами Крошки Доррит, что и сделает в этой главе.
Крошка Доррит заглянула в полутемную комнату, которая показалась ей большой и хорошо меблированной. Изящные представления о Ковент-Гардене как о месте бесчисленных кофеен, где кавалеры в расшитых золотом плащах и со шпагами на боку ссорились и дрались на дуэлях; роскошные представления о Ковент-Гардене как о месте, где продаются зимой цветы по гинее за штуку, ананасы – по гинее за фунт, горох – по гинее за мерку; живописные представления о Ковент-Гардене как о месте, где в роскошном театре разыгрываются великолепные представления для нарядных леди и джентльменов – представления, о которых и подумать не смела бедная Фанни и ее дядя; безотрадные представления о Ковент-Гардене как о месте притонов, где несчастные оборванные дети, подобные тем, мимо которых она сейчас проходила, прячутся украдкой, точно мышата (подумайте о мышатах и мышах вы, Полипы, потому что они подтачивают уже фундамент здания и обрушат кровлю на ваши головы), питаясь объедками и прижимаясь друг к другу, чтобы согреться; смутные представления о Ковент-Гардене как о месте прошлых и нынешних тайн, романтики, роскоши, нищеты, красоты, безобразия, цветущих садов и отвратительных сточных канав сделали то, что Крошке Доррит, когда она робко заглянула в дверь, комната показалась более мрачной, чем была на самом деле.
На кресле перед угасающим камином сидел джентльмен, которого она искала, вставший при ее появлении. Это был загорелый серьезный человек с ласковой улыбкой, со свободными, открытыми манерами, при всем том напоминавший мать своей серьезностью, с той разницей, что его серьезность дышала добротой, а не злобой, как у его матери. Он смотрел на нее тем пристальным и пытливым взглядом, перед которым она всегда опускала глаза, как опустила и теперь.
– Бедное дитя! Вы здесь в полночь?
– Я, – сказала Крошка Доррит, – хотела предупредить вас, сэр. Я знала, что вы будете очень удивлены.
– Вы одна?
– Нет, сэр, я взяла с собой Мэгги.
Услыхав свое имя и решив, что о ней доложено, Мэгги появилась в дверях и ухмыльнулась во весь рот, но сейчас же снова приняла торжественный вид.
– А у меня совсем погас огонь, – сказал Кленнэм, – вы же… – Он хотел сказать «так легко одеты», но остановился, подумав, что это может показаться намеком на ее бедность, и сказал: – А погода такая холодная.
Подвинув кресло поближе к каминной решетке, он усадил ее, принес дров и угля и затопил камин.
– Ваши ноги совсем закоченели, дитя! – сказал он, случайно дотронувшись до них, в то время как стоял на коленях и раздувал огонь. – Придвиньте их поближе к огню.
Крошка Доррит торопливо поблагодарила его:
– Теперь тепло, очень тепло.
У него защемило сердце, когда она прятала свои худые изношенные башмаки.
Крошка Доррит не стыдилась своих изношенных башмаков. Он знал ее положение, и ей нечего было стыдиться. Крошке Доррит пришло в голову, что он может осудить ее отца, если увидит их, может подумать: «Как мог он обедать сегодня – и отпустить это маленькое создание почти босым на холодную улицу?» Она не считала подобные мысли справедливыми, но знала по опыту, что они приходят иногда в голову людям. В ее глазах они усугубляли несчастье отца.
– Прежде всего, – начала Крошка Доррит, сидя перед огнем и снова устремив взор на лицо Кленнэма, взгляд которого, полный участия, сострадания и покровительства, скрывал в себе какую-то тайну, решительно недоступную для нее, – могу я сказать вам несколько слов, сэр?
– Да, дитя мое!
Легкая тень промелькнула по ее лицу: она несколько огорчилась, что он так часто называет ее дитем. К ее удивлению, он не только заметил это, но и обратил внимание на ее грусть, так как сказал совершенно откровенно:
– Я не мог придумать другого ласкового слова. Так как вы только что назвали себя тем именем, которым вас называют у моей матери, и так как оно всегда приходит мне в голову, когда я думаю о вас, то позвольте мне называть вас Крошкой Доррит.
– Благодарю вас, сэр, это имя нравится мне больше всякого другого.
– Крошка Доррит.
– Маленькая мама, – повторила Мэгги (которая совсем было заснула).
– Это одно и то же, Мэгги, – возразила Доррит, – совершенно одно и то же.