– Одно и то же, мама?
– Одно и то же.
Мэгги засмеялась и тотчас затем захрапела. Для глаз и ушей Крошки Доррит эта неуклюжая фигура и неизящные звуки казались очень милыми. Лицо ее светилось гордостью, когда она снова встретилась глазами с серьезным загорелым человеком. Она спросила себя, что он думал, когда глядел на нее и на Мэгги. Ей пришло в голову, каким бы он был добрым отцом с таким взглядом, как бы он ласкал и лелеял свою дочь.
– Я хотела сказать вам, сэр, – сказала Крошка Доррит, – что мой брат выпущен на свободу.
Артур был очень рад слышать это и выразил надежду, что освобождение послужит ему на пользу.
– И я хотела сказать вам, сэр, – продолжала Крошка Доррит дрожащим голосом и сотрясаясь всем телом, – что я не знаю, чье великодушие освободило его, и никогда не буду спрашивать, и никогда не узнаю, и никогда не поблагодарю от всего моего сердца этого джентльмена.
– Вероятно, ему не нужно благодарности, – сказал Кленнэм. – Весьма возможно, что он сам благодарен судьбе (и вполне основательно) за то, что она дала ему возможность оказать маленькую услугу той, которая заслуживает гораздо большего.
– И я хотела еще сказать вам, сэр, – продолжила Крошка Доррит, дрожа все сильнее и сильнее, – что если б я знала его и если б могла говорить, то сказала бы ему, что он никогда, никогда не узнает, как глубоко я чувствую его доброту и как глубоко почувствовал бы ее мой отец. И еще я хотела сказать, сэр, если бы знала его – а я очень хотела бы знать его, но не знаю его и не должна знать, – что я никогда не лягу спать, не помолившись за него. И если бы я знала его и могла это сделать, то стала бы перед ним на колени, и целовала бы его руку, и умоляла бы его не отнимать ее, чтобы я могла оросить ее моими благодарными слезами, потому что ничем другим я не могу отблагодарить его.
Крошка Доррит прижала его руку к своим губам и опустилась бы перед ним на колени, но он ласково поднял ее и усадил на кресло. Ее глаза, звук ее голоса благодарили его больше, чем она думала. Он едва мог произнести далеко не тем спокойным тоном, каким говорил обыкновенно:
– Полно, Крошка Доррит, полно, полно, полно! Предположим, что вы узнали, кто этот человек, что вы могли все это сделать и что все это сделано. А теперь скажите мне, совершенно другому лицу, просто вашему другу, который просит вас положиться на него, почему вы не дома и что привело вас сюда в такой поздний час, мое милое («дитя», хотел он сказать)… моя милая, нежная Крошка Доррит?
– Мэгги и я, – сказала она, – были сегодня в театре, где работает Фанни.
– Что за райское место! – неожиданно воскликнула Мэгги, обладавшая, по-видимому, способностью спать и бодрствовать в одно и то же время. – Там почти так же хорошо, как в госпитале. Только там нет цыплят.
Тут она встряхнулась и снова заснула.
– Мы пошли туда, – сказала Крошка Доррит, – потому что мне хочется иногда видеть своими глазами, что делает моя сестра, так, чтобы ни она, ни дядя не знали этого. Но мне редко случается бывать там, потому что, когда у меня нет работы в городе, я остаюсь с отцом, а когда есть работа, спешу вернуться к отцу. Сегодня я сказала, что буду в гостях.
Высказав эти признания нерешительным тоном, она взглянула на него и так ясно разгадала выражение его лица, что прибавила:
– О нет, мне еще никогда не случалось бывать в гостях.
Она помолчала немного под его внимательным взглядом и сказала:
– Я думаю, что это ничего. Я не могла бы быть им полезной, если б не была скрытной.
Она боялась, что он осуждает ее в душе за то, что она беспокоится о них, думает о них и следит за ними без их ведома и благодарности, быть может, даже выслушивая с их стороны упреки. Но в действительности он думал только об этой хрупкой фигурке с такой сильной волей, об изношенных башмаках, бедном платьице и этом вымышленном увеселении и развлечении. Он спросил, куда же она собралась в гости. «В тот дом, где работала», – ответила Крошка Доррит, краснея.
Она сказала всего несколько слов, чтобы успокоить отца. Отец и не думал, что это какой-нибудь большой вечер. Она взглянула на свое платье.
– Это первый раз, – продолжила она, – что я не ночую дома. А этот Лондон такой огромный, такой угрюмый, такой пустынный.
В глазах Крошки Доррит его размеры под черным небом были чудовищны; дрожь пробежала по ее телу, когда она говорила эти слова.
– Но я не потому решилась беспокоить вас, сэр, – сказала она, снова овладев собой. – Моя сестра подружилась с какой-то леди, и я несколько беспокоилась на этот счет – ради этого и ушла сегодня из дому, – а проходя мимо вашего дома, увидела свет в окне.