Не в первый раз. Нет, не в первый раз. В глазах Крошки Доррит это окно светилось отдаленной звездочкой и в прежние вечера. Не раз, возвращаясь домой усталой, она делала крюк, чтобы взглянуть на это окно и подумать о серьезном загорелом человеке из чужой далекой страны, который говорил с ней как друг и покровитель.
– Я подумала, что мне нужно сказать вам три вещи, если вы одни дома. Во-первых, то, что я пыталась сказать, – никогда… никогда…
– Полно, полно! Это уже сказано, и кончено. Перейдем ко второму, – перебил Кленнэм, улыбаясь ее волнению, поправляя дрова в камине, чтобы лучше осветить ее лицо, и подвигая к ней вино, печенье и фрукты, стоявшие на столе.
– Кажется, это будет второе, сэр, кажется, миссис Кленнэм узнала мою тайну – узнала, откуда я прихожу и куда возвращаюсь. Словом, где я живу.
– В самом деле! – быстро возразил Кленнэм. И, немного подумав, спросил, почему ей это кажется.
– Кажется, – сказала Крошка Доррит, – мистер Флинтуинч выследил меня.
Кленнэм повернулся к огню, нахмурив брови, подумал немного и спросил, почему же ей это кажется.
– Я встретилась с ним два раза. Оба раза около дома. Оба раза вечером, когда я возвращалась домой. Оба раза я подумала (хотя, конечно, могла ошибиться), что это вряд ли было случайно: такой у него был вид.
– Говорил он что-нибудь?
– Нет, он только кивнул и склонил голову набок.
– Черт бы побрал его голову, – проворчал Кленнэм, все еще глядя на огонь, – она у него всегда набок.
Он стал уговаривать ее выпить вина и съесть что-нибудь: это было очень трудно – она такая робкая и застенчивая, – а затем прибавил:
– Моя мать стала иначе относиться к вам?
– О нет. Она такая же, как всегда. Я думала, не рассказать ли ей мою историю. Думала, что вы, может быть, желаете, чтобы я рассказала. Думала, – продолжила она, бросив на него умоляющий взгляд и опуская глаза, – что вы, может быть, посоветуете, как мне поступить.
– Крошка Доррит, – сказал Кленнэм, – не предпринимайте ничего. Я поговорю с моим старым другом, миссис Эффри. Не предпринимайте ничего, Крошка Доррит, а теперь скушайте что-нибудь, подкрепите свои силы. Вот что я вам посоветую.
– Благодарю вас, мне не хочется есть… и, – прибавила она, когда он тихонько подвинул к ней стакан, – и не хочется пить. Может быть, Мэгги съест что-нибудь.
– Мы уложим ей в карманы все, что тут имеется, – сказал Кленнэм, – но сначала скажите: что же третье? Вы говорили, что вам нужно сказать три вещи.
– Да. А вы не обидитесь, сэр?
– Нет. Обещаю вам это без всяких оговорок.
– Это покажется странным. Я не знаю, как и сказать. Не считайте меня капризной или неблагодарной, – сказала Крошка Доррит, к которой вернулось прежнее волнение.
– Нет, нет, нет. Я уверен, что это будет вполне естественно и справедливо. Я не истолкую ваших слов неверно, не думайте.
– Благодарю вас. Вы хотите навестить моего отца?
– Да.
– Вы были так добры и внимательны, что предупредили его запиской, обещая зайти завтра.
– О, это пустяки! Да.
– Догадываетесь ли вы, – спросила Крошка Доррит, складывая свои маленькие ручки и глядя ему в глаза глубоким, серьезным взглядом, – что я хочу попросить вас не делать?
– Кажется, догадываюсь. Но я могу ошибаться.
– Нет, вы не ошибаетесь, – сказала Крошка Доррит, покачав головой. – Если уж мы пали так низко, что приходится говорить об этом, то позвольте мне просить вас не делать этого.
– Хорошо, хорошо.
– Не поощряйте его просьб, не понимайте его, когда он будет просить, не давайте ему денег. Спасите его, избавьте его от этого, и вы будете лучше думать о нем!
Заметив слезы, блиставшие в ее тревожных глазах, Кленнэм ответил, что ее желание будет священно для него.
– Вы не знаете его, – продолжила она, – вы не знаете, какой он в действительности. Вы не можете знать этого, потому что увидели его сразу таким, каков он теперь, тогда как я видела его с самого начала! Вы были так добры к нам, так деликатны и поистине добры, что ваше мнение о нем мне дороже мнения всех других, и мне слишком тяжело думать, – воскликнула Крошка Доррит, закрывая глаза руками, чтобы скрыть слезы, – мне слишком тяжело думать, что вы, именно вы, видите его только в минуты его унижения!
– Прошу вас, – сказал Кленнэм, – не огорчайтесь так. Пожалуйста, пожалуйста, Крошка Доррит! Я вполне понимаю вас!
– Благодарю вас, сэр, благодарю вас! Я ни за что не хотела говорить этого; я думала об этом дни и ночи, но когда узнала, что вы собираетесь навестить отца, то решилась сказать вам. Не потому, что стыдилась его, – она быстро отерла слезы, – а потому, что знаю его лучше, чем кто бы то ни было, и люблю его, и горжусь им.