– Милая, пусти. Они всего лишь проверят его. У нашего мальчика нет никакого дара. Просто проверят. Отпусти.
Дрожащие пальцы разжались, и мальчика потянула крепкая рука того, кого звали Енухом. Пока его чуть ли не силком тащили за собой, он обернулся к родителям, в маленькой груди зародилась тупая боль. Тут-то он и сообразил, что всё совсем нехорошо, папа обманул его, говоря, что они просто поговорят с дядями.
– Пап! Я не хочу! Мам, пожалуйста!
Он кричал и звал их, но отец крепко обхватил маму руками, не давая сорваться с места. Да и куда бы она побежала, вокруг стояло не меньше десятка незнакомых мужчин и женщин в доспехах. Ржали кони, смеялись незримые люди, а рука всё тянула и тянула его дальше от родителей. Он не помнил их лиц, лишь размытые пятна остались в памяти. Но помнил тепло их рук, голоса: чуть хриплый у отца и мягкий, тонкий как тростинка у матери. Это был последний раз, когда мальчик видел их.
Енух завёл его в дом старейшины деревни. Деда Максима и его семьи не было. Кажется, он видел их среди толпы жителей, собравшихся снаружи. Тогда он не понимал, как какие-то непонятные дядьки в странных одеждах могут выкинуть старейшину из собственного дома, но это его и не волновало. Всё внимание перетянула на себя огромная штуковина, установленная прямо посреди комнаты: жёлто-оранжевая, как алтарь в церкви, изогнутая словно лук дяди Сибаса штука.
– Встань сюда, – подтолкнул его Енух прямо к непонятной вещи.
– Что это? – не выдержал неведения мальчик.
– Ха? – крякнул мужик. – Какое твоё дело? Стой смирно, – обойдя конструкцию, он взял со стола длинную иглу. И, обернувшись к мальчику, добавил. – Давай сюда руку.
Не сводя взгляда с длиннющей иглы, мальчик неуверенно попятился, но гневный окрик монаха приковал его к месту. Трясясь всем телом, маленький мужчинка поднял руку и протянул её вперёд.
– Вот так, – крепко сжав маленькую ручку, монах чуть наклонился вперёд и, не церемонясь, кольнул иглой палец.
– Ай! – вскрикнул мальчик, попытавшись одёрнуть руку, но её держали слишком крепко. Мужчина потянул его к странной жёлтой штуке. Неожиданно мальчик понял, что та ему напоминает. Она была похожа на арфу, красивейший инструмент, на котором играли на главной площади города, куда он ездил с отцом прошлой осенью на свой пятый день рождения.
– Проведи пальцем по струнам, – приговаривал Енух, всё ещё не выпуская его руку. Окровавленный пальчик раз за разом касался серебряных нитей, выбивая натужный звон. – Да вот так. Ага… – когда он коснулся последней, мужчина разжал ладонь, выпуская мальца. – Всё, стой на месте!
А мальчик никуда и не убегал, широко распахнув глаза, он следил за тем, как капельки его собственной крови, зависшие на нитях, начали подрагивать. Он и раньше видел кровь: сбитые коленки, содранный локоть или порез от высохших стеблей сукисы (3). Он не был сорванцом, но и скрыться от мелких ран никак не мог. Но тогда почему сейчас эти капельки дрожат, прямо как в сказках о Пробудившихся? Кто-то дёргает за нитки? Сейчас будет музыка, как тогда на площади?
Тем временем Енух встал с противоположной стороны от странной арфы и, воздев руки к потолку, от чего рукава его робы скатились почти до локтей, заговорил странным голосом:
– Арфа крови, прими подношение, пробудись ото сна и яви нам волю свою. Да будет суд твой честен и открыт перед Богами.
С каждым произнесённым словом сердце в груди мальчик трепетало всё сильнее, как и струны золотой арфы крови перед ним. А мужчина не желал останавливаться, перейдя на непонятный мальцу язык:
– Сандоузо мэ’то аима моу. Ксигна. Ксигна. Ксигна, арфа аима’тос! Диксти’тин криза’зас! (4)
Арфа вспыхнула. Отшатнувшись от неё, мальчик упал на пятую точку, но его взгляд ни на мгновение не оторвался от жуткого красного пламени, объявшего инструмент. В языках этого огня дрожащие струны застыли, причём некоторые в натянутом положении. Словно невидимые пальцы ударили по ним, да так и держали, готовые в любой момент отпустить и произвести Божественный звук.
Не веря своим глазам и затаив дыхание, мальчик следил за тем, как одна за другой капельки его собственной крови поползли вверх. Ничего разобрать среди всполохов кроваво-красного пламени не получалось, но он всё равно прекрасно видел, как почти все капли достигли верхней изогнутой части арфы и по очереди обратились яркими светящимися точками. Стоило последней капле раствориться, как арфа разом потухла, вновь став обычным золотым инструментом.