«Внутренний Восток» исчез с необычайной легкостью и быстротой, подтверждая, что русские уже давно тяготились этой ношей. Хотя для тех из них, кто был брошен в Закавказье и Средней Азии, освобождение от «миссии белого человека» стало трагедией. В исторический архив была сдана советская идея лидерства в отношении бывшего колониального Востока. Попытки ее реанимации в некоторых неоевразийских концепциях лидерства (или со-лидерства) России в мире Юга в его противостоянии Северу не находят позитивного отклика в массовом сознании.
Современные русские ангажированы Востоком – эмоционально-аффективно и интеллектуально - несравненно меньше, чем Западом. Если отношение к Западу вообще и отдельным западным странам, в частности, подвержено переменам и колебаниям, то отношение к Востоку - несравненно более стабильное и спокойное, неинтенсивное, эмоционально и интеллектуально ненасыщенное.
Однако в последние несколько лет наметилась тенденция возвращения Востока в «активную» часть русской ментальной карты. Хотя его восприятие в целом остается позитивным, с начала XXI в. постоянно увеличивалось число русских, отрицательно относящихся к Китаю: если в 2001 г. 38,8 % респондентов относились к нему положительно, а 20,8 % отрицательно, то в 2003 г. это соотношение составило 36,8 % против 32,2 %[342]. Восхищение экономическим рывком «желтого гиганта» начало сменяться опасениями насчет потенциальной угрозы с его стороны российским восточным территориям.
В широком историко-культурном контексте эта тенденция служит предзнаменованием фундаментального сдвига в отечественном геополитическом коде. Мы находимся накануне смены русского конституирующего Другого - на смену Западу в этом качестве идет Восток, что исторически не ново для России.
Как соотносятся прозападная ориентация русского общества и концепт «особого русского пути», который, по мнению ряда авторов, бессодержателен, мифологичен, компенсирует русский комплекс неполноценности в отношении Запада, служит индикатором нарастающего ухода от западного вектора? Идея «особого пути» не противоречит западническому выбору: даже «среди склонных ориентироваться на западные модели развития преобладающая часть опрашиваемых высказывается за самобытный, особый путь достижения процветания»[343].
Как доказательно показано в отличной статье Лапкина и Пантина, «особый путь» - облаченная в мифологические одежды рационализация ситуации стратегического выбора, поиск российским обществом альтернативы «навязанной вестернизации» (либеральным реформам 1990-х гг.) и скомпрометированной советской модели. В содержательном плане речь идет не более чем об учете отечественной исторической и культурной специфики в движении к западным целям – жизненным стандартам, ценностям, институтам и нормам. Они понимаются как универсальные, отказ от них характерен для явного меньшинства отечественного общества[344]. Такое понимание «особого пути» чуть ли не универсалия современного мира, в нем нет ничего оригинального и мистического.
Кардинальное отличие переживаемой нами культурно-идеологической ситуации от предшествующих исторических эпох составляет блистательное отсутствие традиционно влиятельного мессианского пафоса. Русский мессианизм, составлявший красную нить отечественной истории, потерял свое актуальное значение. В современном массовом сознании он ассоциируется не с настоящим, а исключительно с прошлым, но ни в одной из своих исторических модификаций (православной, советской и т.д.) не обладает мобилизационным свойством[345]. И это – один из наиболее глубоких и фундаментальных сдвигов российской культуры и отечественного сознания.
Что означает для русского восприятия внешнего мира развал мощного компенсаторного механизма в виде мессианизма? Каковы последствия этой историко-культурной революции?
Формируется несравненно больший реализм оценок. Мировое лидерство Запада предстало во всей очевидности, которую невозможно закамуфлировать идеологическими ухищрениями, иллюзиями культурной самобытности и морального превосходства. В январе 2007 г. лишь 12 % русских назвали свою страну сверхдержавой, в то время как Францию – 13 %, Великобританию – 21 %, Китай – 23 %, Евросоюз – 24 %, Германию – 25 %, Японию – 27 %, США – 61 %[346]. Что и говорить, трезвая самооценка! Хотя «потеря величия страны» составляет воспаленный нерв русского массового сознания, ностальгия по сверхдержавности, чувство обиды на Запад не порождают имперского реваншизма.