Тем не менее Россия в любом случае гораздо ближе к Западу, чем к Востоку. Даже по самым строгим и нелицеприятным меркам с Европой мы родственники, в то время как с Востоком лишь соседи. Вот русские и живут в состоянии фундаментального противоречия: считая себя Европой, они наталкиваются на нарастающее нежелание Запада признать это, самоочевидное для нас, обстоятельство.
Старые ментальные барьеры и новые предрассудки не могут пасть и разрушиться лишь потому, что изменится Россия - Другой Запада. В гораздо большей степени их искоренение требуют работы по изменению Мы европейцев, открытию ими своего сознания, формированию готовности сделать чужого своим. Но готов ли к этому Запад? Нужна ли ему Россия как часть себя?
Ирония истории в том, что, вне зависимости от того, когда и как Запад ответит на эти вопросы (если ответит на них вообще), они, чем дальше, тем заметнее теряют важность для России. Хотя в культурном смысле, как образец потребительских моделей и жизненных стилей Запад, безусловно, останется для России вне конкуренции, мы переживаем тот переломный исторический момент, когда в перспективе нескольких десятилетий главный экономический, военный, территориальный и демографический (что качественно ново для русской истории) вызов России будет исходить с Востока. Не вдаваясь в развернутое обоснование этого утверждения[350], отмечу, что Восток уже был нашим конституирующим Другим. Вероятно, нам предстоит очередной разворот вектора отечественной истории, что будет иметь поистине тектонические последствия для России, но не только для нее. Если у истории есть провиденциальный смысл, то в этом случае он становится видимым: солнце рождается на Востоке, на Западе оно умирает.
Раздел III. На развалинах III Рима
Кровь восстала против золота.
Сергей Яшин
Глава 8. Восстание этничности и судьба Запада
(Новый тип конфликтности в современном мире)
Волнения в населенных иммигрантами пригородах Парижа и ряда других французских городов осенью 2005 г. вызвали политический и культурный шок, интеллектуальную растерянность повсеместно в Европе. Но это было лишь начало. Так называемый карикатурный скандал зимы-весны 2006 г. заставил говорить уже о панъевропейско-арабском (или христианско-исламском) противостоянии, вдохнул новую жизнь в концепцию «конфликта цивилизаций».
Как бы ни относиться к этой теории, нельзя не признать стремительное распространение нового типа конфликтности по всему западному миру. Масштабы межэтнического и межрасового насилия значительно больше, чем можно представить, и, по мнению многих европейцев, они намеренно утаиваются западными правительствами и средствами массовой информации. Боязнь посмотреть правде в глаза отражает растерянность и страх, охватившие Европу.
Растет напряжение и в «иммиграционных» странах Запада, имеющих, в отличие от «национальных государств» Старого света, исторически длительный, масштабный, интенсивный и разносторонний опыт взаимодействия и сосуществования этнических и расовых групп. Массовые столкновения австралийцев европейского происхождения и арабских иммигрантов произошли в декабре 2005 г. в Австралии. Причем в роли атакующей стороны там оказались не иммигранты, а старожильческое население.
В «образцовом», модельном иммиграционном государстве США застарелая расовая напряженность между черными и белыми дополняется новыми линиями размежевания и конфликта: между американцами европейского и латиноамериканского происхождения, между черными и латиноамериканцами, с одной стороны, и азиатами – с другой.
«Латинские студенческие организации американских университетов выступают за возвращение юго-западных американских штатов Мексике. Столицей новой американской провинции называют Лос-Анджелес. Президент Лиги объединенных граждан латиноамериканского происхождения… высказывает мнение, что рано или поздно “Калифорния станет мексиканским штатом”»[351]. Эти амбиции не выглядят преувеличенными в свете кардинального изменения демографического баланса в южных штатах США (в крупнейших и важных в экономическом отношении Калифорнии и Техасе англосаксы уже составляют меньшинство) и превращения испанского языка в официальный язык ряда американских территорий.