В этом смысле российская этнофобия принципиально отличается от европейской. До сих пор утверждение о меньшей склонности молодежи к ксенофобии считалось аксиоматичным, находя свое подтверждение и в отечественном опыте: «На рубеже 1980-х – 1990-х… молодежь, как демографическая когорта, в целом была гораздо терпимее, чем любые другие возрастные группы… Но им на смену пришли совершенно другие молодые когорты, социализированные в другом социокультурном контексте и воспитанные другими людьми»[417]. Нынешняя молодежь в целом демонстрирует очень высокий уровень этнофобии, причем в лидерах этнического негативизма оказалась наиболее образованная ее часть – студенчество.
Примечательно, что среди понятий, вызывающих у населения России негативные коннотации, лидером оказалось понятие «нерусские». С рейтингом 33 % оно опередило «капитализм» (31,2 %), «революцию» (30 %), «коммунизм» (26,1 %) и «Запад» (24, 7 %)[418]. Можно уверенно утверждать, что за пятнадцать лет «демократических и рыночных» реформ этнофобия стала неотъемлемым и важным элементом бытовой и политической социализации.
Парадокс российской ситуации в том, что хорошее образование и приличный социальный статус оказывается не столько прививкой от этнофобии, сколько, похоже, ее стимулом. Именно социальная и статусно-позиционная элита - управленцы и директорский корпус, второй эшелон постсоветской номенклатуры, интеллигенция советского извода - характеризуется крайней устойчивостью этнофобии и наиболее высокими ее показателями. Самая мощная динамика этнофобии наблюдалась именно среди людей с высшим образованием: за 7 лет наблюдений ВЦИОМ доля негативных оценок этнических меньшинств в этой группе увеличилась почти вдвое, вплотную приблизившись к 70 %. Только предприниматели демонстрируют несколько меньший уровень недоброжелательства к иноэтническим мигрантам, хотя и в этой группе он превышает 50 % [419].
Можно, конечно, разражаться морализаторскими инвективами в адрес «советской интеллигенции», променявшей окуджавовское «возьмемся за руки, друзья» на угрюмое «Россия для русских» или интерпретировать эту ценностно-культурную трансформацию посредством банализирующих психоаналитических схем а-ля «дедушка Фрейд»: комплекс неполноценности, проецирующийся в неприятие успешных чужаков. Но ведь речь идет о настроениях людей, для значительной части которых рефлексия и принятие управленческих решений составляют суть профессии. Стало быть, ими движут не только предрассудки, но и рациональное понимание ситуации, их эмоции хотя бы частично отрефлексированы.
Этнофобия иррелевантна и политической позиции. Она достаточно равномерно распределена среди политического спектра, возможно, за исключением КПРФ, для сторонников которой характерен инерционный советский интернационализм. Самый высокий уровень национальной нетерпимости зафиксирован не среди русских националистов, а среди симпатизантов либерального Союза правых сил; номинально националистический лозунг «Россия для русских» получил наиболее высокую поддержку опять же среди сторонников радикальных рыночных реформ[420].
Удивляться этому не стоит: этнофобия и национализм вполне совместимы с ценностями демократии и рынка. Национализм и демократию можно разделить лишь теоретически, в то время как на практике они амальгамируют. Более того, не только нацие- и государствостроительство, но и демократические преобразования вряд ли могут осуществляться в иных формах, кроме националистических[421].
In passim отмечу, что, как известно с самых давних пор, просвещением, насаждением пресловутой толерантности невозможно победить ни расовые предрассудки, ни этническую дискриминацию[422]. Реалистическая, но и более скромная позиция состоит в том, чтобы стараться контролировать этнофобию и редуцировать ее к общественно приемлемым формам[423].
Системный и воспроизводящийся характер этнофобии в России, ее социальная и ментальная глубина, хотя бы частичная отрефлексированность означают, что мы имеем дело с чем-то несравненно большим, чем просто спектр негативных реакций в отношении этнически чужих, что речь идет о глубоком и качественном сдвиге отечественного сознания - массового и элитарного
Что это за сдвиг, куда он направлен и чем вызван? По отдельности и в любой комбинации ни одна из трех разобранных гипотез – мигрантская, социальная, социокультурного и ценностного разрыва - не смогли нам объяснить причины и характер этнофобии в отечественном обществе. Но зато они помогли выделить «сухой» нередуцируемый остаток – «расу» или этничность. В то же самое время логика подсказывает: если массовые и элитарные ксенофобские реакции в России фокусируются в первую очередь на этнических (а не социальных, политических или культурных) группах, если ксенофобия симптоматизирует сдвиг всего ценностно-культурного поля общественного сознания, то, скорее всего, это поле сдвигается в сторону значительного повышения роли этничности. Конкретнее, в общей структуре русской идентичности растет удельный вес этнической идентичности, возможно (хотя совсем не обязательно), за счет снижения влияния и ослабления интенсивности других «больших» идентичностей. В таком случае этнофобия не только сигнализирует о качественном изменении поля общественного сознания в России, но и указывает направление этого изменения, которое вкратце можно определить как «этнизацию русскости».