Сознательная или неосознанная стратегия негативизации русских и России доминирует в отечественных СМИ (особенно электронных), несмотря на смену высшего политического руководства страны и проведение так называемого «государственнического» курса в идеологии и культуре[432]. Хотя конструирование негативного образа России и русского народа, продуцирование антирусской мифологии происходят теперь в более «мягких» и скрытых формах, суть политики остается неизменной.
Речь идет о гораздо большем, чем социокультурное отчуждение элиты и общества. Эта ситуация как раз типична для России, послужив в начале XX в. капитальной причиной «Красной смуты». Мы имеем дело с аксиологическим и экзистенциальным отвержением русскости и России, в основе чего лежит стремление расстаться с этими общностями и перейти в группу, имеющую более высокий статус. В модели социальной идентификации Г.Тэшфела и Дж.Тернера такое поведение рассматривается как одна из рациональных стратегий преодоления кризиса идентичности: психологическое размежевание и физический выход из группы, статус и престиж которой снижаются[433].
В конкретных условиях России эта стратегия оказалась ни чем иным, как национальной изменой: условием перехода в высокостатусную группу – мировую элиту – была фактическая сдача страны и колониальная эксплуатация собственного народа. (Хлесткий термин «национальная измена» означает в данном случае не только моральную инвективу, но и политико-правовую констатацию.) Подобное коллективное предательство элиты, к сожалению, не столь уж беспрецедентно для России: в Смуте начала XVII в. оно носило не менее массовый характер, чем последние пятнадцать лет.
Перефразируя Льва Толстого, сказавшего о Пьере Безухове, что тот выздоровел вопреки усилиям врачей, как ни «старалась» отечественная элита, больной все же не умер, хотя и вполне выздоровевшим его назвать также нельзя. Если элита предпочла расстаться с больным этническим сообществом и даже усугубить его состояние политикой этнической негативизации, то общество восстановило собственную позитивную идентичность, пересмотрев ее содержание. Доминанту массовых стихийных настроений составило стремление «преодолеть комплекс национальной неполноценности, сформированный под давлением массированных медиа атак, вольно или невольно дискредитировавших ключевые системы и фигуры: от старых и новых вождей – до перспектив развития России в целом»[434].
В функциональном отношении этот пересмотр сыграл роль компенсаторного механизма, амортизировавшего исторический провал и кризис прошлого десятилетия. Причем его основой послужили не рациональные калькуляции, а заложенный в природе человека биологический механизм самосохранения – глубинная и не нуждающаяся в рациональных доказательствах потребность в позитивных отличиях собственной группы, альтернативой чему была отнюдь не метафорическая смерть русского народа как субъекта истории.
В начале третьего тысячелетия 85 % респондентов указывали, что гордятся своей национальностью, а 80,5 % испытывали чувство гордости за Россию[435]. Источником самоуважения для русских служило прошлое – славная история и богатая национальная культура, а не составляющие главный предмет современной гордости западных народов актуальные экономические достижения. Однако, несмотря на восстановление позитивного морально-психологического модуса, ощущение глубинной слабости у русских сохранилось, что связано с сохранением системного социополитического, экономического кризиса и, главное, подорванностью витальной силы. Не может чувствовать себя здоровым и уверенным народ, все структуры бытия которого переживают деградацию и упадок
Национальное тело России устояло ценой мутации духа. Эта формулировка – метафоричное описание спонтанной этнизации русского сознания, означающей революционный сдвиг в содержании русского Мы. Для лучшего понимания этого процесса следует рассмотреть структуру и динамику современной русской идентичности.
Здесь сразу же бросается в глаза, что русские перестали быть имперским (общесоюзным) народом не только в политико-правовых категориях, но, главное, в ментальном плане. В сущности, 25 декабря 1991 г. было лишь формальной датой гибели советской державы, в умах она почила в бозе гораздо раньше. В противном случае в стране нашлись бы люди и институты, готовые проливать кровь – чужую и свою – ради ее сохранения как высшей ценности. Внешняя оболочка мессианского государства разрушилась после и вследствие того, как в массовом сознании умерла его идея и ценность.