Внутриструктурные закономерности обычно проявляются в виде так называемых «циклов» - относительно завершенных (автономных) исторических периодов, чьи смыслы (не конкретно-исторические содержания!) повторяются. Стремление обнаружить, установить циклы составляет лейтмотив масштабной исторической мысли, ищущей логики и закономерности в истории. Характер выделяемых циклов, в самом общем виде, зависит от наблюдательной позиции, теоретического инструментария, культурного и социального багажа наблюдателя. И хотя с течением времени и развитием науки представление о циклах не может не меняться, циклический взгляд на прошлое неискореним, ведь его питает циклическая упорядоченность самого мироздания: смена дня и ночи, времен года, приливов и отливов и т.д.
Подобному стилю мышления присущ естественный соблазн экстраполировать цикличность, обнаруженную в прошлом, на настоящее и будущее. Более того, именно настоящее и будущее выглядит наиболее убедительной верификацией амбициозных концептуализаций прошлого: если настоящее развивается в соответствии с закономерностью, выявленной в прошедших эпохах, то эта закономерность уловлена точно. Или, словами крупного американского историка: «Успешное предсказание создает соответствующее настроение в пользу гипотезы»[215].
Эта мысль укладывается в критерий Карла Поппера, отличающий научные теории от ненаучных: научные теории делают предсказания, которые могут быть проверены. В исторической науке проверяемость предсказаний рассматривается как важное свидетельство научности теории, но не как окончательное доказательство ее правоты. Если предсказание ошибочно, из этого не следует с неизбежностью, что выявленная цикличность вообще неверна. Хотя она не работает в настоящем, возможно, работала в ретроспективе. Может быть, диапазон обнаруженной закономерности не распространяется на современность или, другими словами, цикличность прервалась; соответственно ограниченный характер носит и теоретическая концептуализация данной закономерности. Точно так же успешность предсказания не гарантирует правоты теории применительно к прошлому.
Чтобы понять, насколько успешны циклические теории в объяснении русской истории, какова их предсказательная способность, обратимся к анализу двух концептуальных схем циклического типа, одна из которых была весьма популярной в первой половине 1990-х гг., а вторая – в последнее десятилетие.
После падения СССР в отечественных интеллектуальных кругах немалой популярностью пользовалась теория цикличности русской истории, в рамках которой эта история выглядела чередованием пролиберальных и прозападных реформ с реакционными и консервативными националистическими контрреформами и/или политической стагнацией. Один из видных пропагандистов этой теории, советский эмигрант Александр Янов, насчитал с середины XVI в. аж 14 попыток таких реформистских прорывов, причем многие видные государственные мужи России у него одновременно оказались реформаторами и контрреформаторами. Например, Иван Грозный, Петр I, Александр I, В.И.Ленин[216].
На самом деле в колебаниях исторического маятника между либеральными реформами и консервативным откатом нет ничего экстраординарного и специфически русского, похожую цикличность можно обнаружить в очень многих национальных историях. Вероятно, она выступает проекцией человеческой психики, в которой периоды бурной активности и перемен чередуются со стремлением к покою и стабильности, мобилизация - с иммобилизмом.
С этой точки зрения реформы и контрреформы представляли две стороны единой стратегии отечественной власти с целью ответить на внешние и внутренние угрозы и вызовы стране. В рамках этой стратегии власть колебалась между нарушавшим стабильность и равновесие форсированным развитием (реформами) и восстанавливавшими стабильность контрреформами.
Хотя данное противопоставление весьма и весьма условно. Так, заслуживший в левой и либеральной историографии репутацию реакционера Николай I ввел в стране твердую серебряную валюту (реформа Канкрина), создал Государственный коммерческий банк для поддержки купечества и утвердил первый в России закон, регулировавший отношения между фабрикантами и рабочими. Если это не реформы, то что же тогда? Иначе чем реформами, причем весьма прогрессивными и нужными России, эти мероприятия не назовешь.
Правление «царя-националиста» Александра III устойчиво отождествляется с «контрреформами». Но, хотя этот император купировал многие реформы своего отца, он в то же время продолжал заниматься реформированием России, пусть и не столь грандиозным, как его покойный батюшка. Александр III отменил подушную подать (основной прямой налог), создал Крестьянский банк для содействия в покупке земли, издал серию законов для рабочих; до конца были доведено начатое Александром II реформирование армии и МВД.