отодвинулся, оставляя внутри лишь головку. Посасывая, я не
прекращал ласкать ствол у основания. Рыча, Майкель толкнулся так
яростно, что мне пришлось опереться рукой о стену, чтобы не
потерять равновесие.
— Господи, — выдохнул он. — Арьен...
Окончание имени потерялось в невнятных звуках, когда я провел
по члену языком. Взяв его в рот, я принялся сосать и лизать, скользя
по всей длине. Майкель так крепко сжал кулаки, что побелели
костяшки пальцев. Тяжело дыша, он напрягся подо мной, и я принялся
двигаться быстрее, пока он, наконец, не задрожал и солоноватое
тепло его семени не наполнило мой рот. Проглотив, я откинулся назад,
продолжая медленно поглаживать плоть, пока вампир не оттолкнул
мои руки.
Я поднялся на ноги. Майкель следил за мной прищуренным
взглядом, тяжело дыша; от пота несколько прядей волос прилипли к
его щекам. Медленно приподняв уголок губ в привычной усмешке, он
спрятал своё настоящее лицо.
— Небольшое удовольствие, значит? — Он закрыл глаза и
прижался затылком к стене. — Ты себя недооцениваешь.
Я оставил замечание без комментариев. Не отрывая глаз, я
смотрел, как он снял сапоги, стащил до конца брюки, скинул сюртук и
сорочку и забрался в постель, ни разу не взглянув на меня. Он
устроился на боку, спиной ко мне. Я смотрел на вьющиеся волосы на
его затылке.
— Хочешь поговорить? — спросил я.
— Нет, — ответил он, не оборачиваясь. — На этом всё, Арьен.
Я посмотрел в окно – там, словно звезды в темном небе, горели
фонари – и снова взглянул на Майкеля.
— Мне закрыть ставни?
— Как хочешь. — Он всё ещё не двигался и вообще никак не
реагировал.
Не отрывая от вампира взгляда, я подошел к окну и плотно запер
ставни. Закончив, я вопросительно взглянул на него. Но он промолчал,
и я счел лучшим уйти, стараясь не обращать внимания на странное
сосущее ощущение под ложечкой.
Двумя днями позже я сидел в салоне, ожидая клиентов, и краем
глаза наблюдал за Элизой, передвигавшей шашки на доске в свою
пользу, когда услышал его имя.
Я невольно обернулся. Взгляд наткнулся на группу девушек,
склонивших головы и обсуждавших очередную сплетню. В центре
сидела Хэди и с сияющим лицом рассказывала какую-то байку.
— Что ты сказала? — спросил я, поднимаясь и подходя к ним.
Она посмотрела на меня с выражением неуверенности на лице.
— Я только что говорила, как Грит рассказал мне, что Майкель
фон Трит приходил в их заведение прошлой ночью, поднялся с одним
из парней наверх, а утром Ян, взволнованный, спустился и сказал...
Я развернулся, не дослушав сплетню, потому что она могла
тянуться часами, если не бесконечно. Вернувшись на своё место, я
заметил, что Элиза переставила свои шашки так, что мне придется
пожертвовать одной из фигур на следующем ходе.
— Ну и что там? — спросила она, строя из себя невинную овечку.
— Так, сплетни о клиентах, как обычно. — Я сдвинул шашку
вперед, позволяя ей взять две моих фигуры. — Ничего существенного.
На следующий день слухи снова донесли до меня его имя. На сей
раз шептались, что он посетил другой бордель, ниже по течению
канала, и заплатил одной из девушек за три ночи вперед.
— Как будто за номер в гостинице! — вскричала Элиза,
восторженно хлопая ресницами.
Следующей ночью мы узнали, что он, оставив девушке
трехдневную плату, ушел в другой публичный дом. А ещё через день
уже поговаривали, что он вернулся к Яну, обрушил на того всё свое
очарование, осыпал невероятными обещаниями, так что парню
пришлось сдаться и пустить его в свою постель.
По прошествии недели я, даже не задумываясь, ждал его, как и
прежде. Я пытался понять, что за странное настроение охватило его и
отправило в «путешествие» по де Валлену, успокоит ли оно его, и как
всё это отразится на мне.
Ночь заканчивалась, заря уже осветила небо на горизонте, и
девушки стали расходиться по комнатам – кто с клиентом, кто без. Я
смотрел в окно на залитую рассветным золотом воду, когда, наконец,
понял – он не придет.
Поднявшись к себе, я сел на кровать и задумался, удалось ли мне
преуспеть и избавиться от него. Но всё равно было странно спать в
собственной постели, когда я уже привык к тому, что раз в неделю она
занята и недоступна.
Я посмеялся над своим поведением и сказал себе, что огорчен