— Его и не будет. К такому подготовиться невозможно. У неё опухоль головного мозга.
Как только Сергей произносит это, я понимаю — Ваня не знает. Он бы не смог держаться так стойко.
— Это ужасно, — тихо произношу я.
— Лена проходит курс лечения, — голос Сергея приобретает оттенок успокоения, убаюкивания. — Пока опухоль не разрастается, Лена в порядке.
— Почему нельзя просто вырезать её?
— Лена дала согласие на медикаментозное лечение, но от любого оперативного отказалась, заверив, что оставит подобный вариант на самый плохой случай.
— Думаешь, это правильно?
— Я думаю, каждый из нас сам способен принимать решение относительно своей жизни. Точка зрения медицины и точка зрения пациента не всегда совпадает. К тому же, Лена знает статистику: при полудоброкачественной опухоли слишком велик шанс рецидива.
На этом в разговоре ставится точка по обоюдному согласию. Сергей отлучается в соседнее помещение, а мне приходится по несколько раз перепроверить, не спутала ли я порядок карточек. Мыслями — теперь не здесь, а в теоретическом будущем, где Ваня проводит ночи напролёт у постели умирающей Лены. Не хочу думать, как сильно ему будет больно, но воспоминания без спроса бьют по черепной коробке. Когда «погиб» Кирилл, я была подавлена, разрушена, уничтожена, разбита…
Он был моим лучшим другом, а отношения Вани и Лены тогда, сейчас и, вероятно, в любом месте, где они будут сосуществовать, имеют гораздо больше граней.
Когда, — жаль, что не «если», — этот мир потеряет Лену, мы потеряем Ваню. Другого исхода быть не может.
— Закончишь с этим, займёмся более интересной работой, — сообщает Сергей, возвращаясь. Он хлопает по задвинутым ящикам, отбивая быстрый, одному ему известный ритм. — Или, — Сергей облокачивается бедром на шкаф, — ты можешь немного вздремнуть. Тебе не повредит.
— Это же дежурство, — напоминаю я. — К тому же, скоро ночь.
— Я никому не скажу, — заверяет Сергей.
— Ладно. Спасибо.
Сергей отвечает улыбкой. Из тех карточек, которые я ещё не отсортировала, он быстро находит нужную: одну из самых пухлых, с множеством вложенных листов. Я не вижу её лицевой стороны, но по смятым уголкам узнаю в ней Нинину.
Так и есть. В подтверждение моим догадкам, Сергей идёт к койке Нины. Проверяет аппарат искусственной вентиляции лёгких, осматривает саму Нину. Вносит новые поправки в карточку, которые, как я уже успела изучить за многочисленные посещения, необходимо делать ежедневно, чтобы не упустить каких-то, пусть даже незначительных, изменений в её состоянии.
Я возвращаюсь к сортировке. Имена сливаются в яркие вспышки калейдоскопа, сменяя друг друга, когда я нахожу место для одной карточки и беру другую. Стоит только попасться знакомому, как я сразу, пока Сергей не смотрит, откладываю её в сторону, пряча под собственной курткой, которую, игнорируя крючки и вешалки, по приходу в медкорпус кинула на шкаф с выдвижными ящиками.
Я уже вижу, как выношу их из медкорпуса и провожу полночи за изучением. С этой самой секунды я решаю навсегда перестать быть пленником истории.
Когда с карточками покончено, до подъёма остаётся около пяти часов. Я решаю наконец отдохнуть, но выходит со скрипом. Несколько раз из дремоты меня выдёргивают страшные судороги в ногах, единожды — громкий хлопок за окном. В конце концов я сдаюсь, беру с тумбочки телефон, надеваю наушники и включаю музыку в надежде забыться. Но снова не выходит. Тогда я иду на кухню, где наливаю себе чай.
А по возвращению застаю в своей комнате полуночного гостя.
— Тоже не спится? — спрашивает Артур.
Он сидит на моей кровати, упираясь спиной в стену. Его лицо освещает экран планшета. В разъём вставлены наушники, и через них до меня доносятся обрывки диалогов.
— Ага, — я забираюсь на кровать и размещаюсь рядом с Артуром.
Он не убирает планшет, позволяя мне заглянуть в экран. Идёт какой-то фильм. Я не узнаю ни сюжет, ни актёров.
— Что пьёшь?
— Чай, — я протягиваю Артуру кружку. — Хочешь?
Артур кладёт планшет себе на ноги, принимая её. Делает глоток, морщит нос.
— С молоком? — Артур отплёвывается. — Гадость какая.
Я не успела ещё отхлебнуть, а потому сначала принюхиваюсь к тому, что сама же и налила. Странно. Не помню, чтобы добавляла сюда молоко. Такие напитки всегда были Даниной любовью, не моей.
Похоже, ясно, почему мне так плохо спится. Эта крошечная комната кажется огромной, когда я живу здесь наедине с собой.