Всю дорогу домой Вича не проронила ни слова. Она замерла и сидела не шелохнувшись, со страхом прислушивалась к себе. Ее напряжение ощущалось на расстоянии. Это был самый долгий час в жизни друзей, хоть они и летели, превышая скорость. Дича проклинал тех, кто украл баллон, и гуманизм в этот момент напрочь отсутствовал в его пожеланиях. Ворью несказанно повезло, что не Дичины проклятия настигли их первыми.
Пляжные воришки выложили зеленый баллон из охладителя и бросили его к масляным тряпкам в багажник.
— Продадим какому-нибудь аквалангисту, — решили они и забили освободившееся в ящике место банками с пивом.
Закрыв багажник, они вернулись на пляж за новой добычей.
Откуда им было знать, что это вовсе не снаряжение для подводного плавания. Куда более образованные люди вряд ли догадываются о зеленой маркировке кислорода в Америке. Это, не иначе, местная дань доллару, без которого, как и без кислорода, нет жизни.
Вскоре бригада воришек закончила свой промысел. И не потому что устали, а потому что их машина была уже доверху забита всякой всячиной. Довольные собой, они поехали к знакомому барыге. В раскаленном на солнце багажнике баллон уже с трудом удерживал в себе взрывоопасный газ. Громкий рэп, наполнявший салон автомобиля, заглушал слабый свист подтравливающего клапана. Нагретый кислород тонкой струйкой вырывался наружу. Машина тем временем заехала в бандитский квартал и пробиралась сквозь выбоины и трещины в асфальте к дому барыги. Раздувающий щеки баллон подпрыгивал и все глубже зарывался в промасленную ветошь. Вот нос баллона коснулся жирного пятна и недовольно фыркнул. Громоподобный взрыв потряс окрестные дома. Послышался звон битых окон. Со всех сторон заверещала сигнализация припаркованных машин. Разгневанный баллон снарядом прошел сквозь заднее сиденье, ворвался в салон и выплеснул наружу все свое негодование. Крыша автомобиля в одно мгновенье раскрылась рваными металлическими лепестками. Выглянувшие на шум обитатели квартала увидели под своими окнами дымящийся бутон железного тюльпана с мясисто-кровавой сердцевиной.
— Вовремя уехали, — сказал Шура. — Похоже, гроза начинается.
Но Вича даже ухом не повела. Она неотрывно смотрела на дорогу и молила свои легкие потерпеть до дома.
Несмотря на неприятный осадок от пляжной вылазки, друзья еще несколько раз побывали на заливе. Каждая поездка прибавляла Виче радости и сил. Казалось, недуг отступил. Осенью они даже смогли выбраться на недельку в Южную Каролину.
Но с наступлением холодов незаметно подкралось кровохарканье. Вместе с ним вернулись и кошачьи сны. В доме вновь запахло жженой бумагой…
Вопли кота под дверью прервали теплые воспоминания о море. Я снова был один в нашей спальне. В растревоженной котом памяти всплыл последний сон моей цыплюхи. Случилось это примерно за неделю до трагедии. Глядя в темноту, я слышал отчаянный голос Вичи. Ей приснилось, что наш дом наводнен кошаками и что я хватаю их за хвосты и выкидываю из окна, а она умоляет меня оставить хотя бы одного: «Мы его потом просто кастрируем. И столько котов больше не наплодится!» Как убежденный материалист я не верил во всю эту чепуху.
Однако в том, что кот внес свою лепту в случившееся с Вичей, я скоро убедился сам. Несмотря на давнишний уговор, теперь, когда наша хозяйка была прикована к больничной койке, мне самому приходилось чистить кошачий ящик.
«Как я не замечал этого раньше?» Каждое движение совка поднимало густой столб пыли от искусственного песка. Песчаное облако висело в воздухе и щекотало ноздри, пробивая себе дорогу вглубь дыхательных путей…
Заснуть я смог только под утро. Мне снилось, что мы пришли к корейцу, у которого лечились все таксисты. Тот практиковал свою народную медицину, используя массаж банками, иглотерапию и травяные сборы. Друзья-таксисты давно сватали его Виче, но она откровенно смеялась над ними. И вот мне снилось, что от безысходности она наконец согласилась. Кореец, осмотрев пациентку, сказал, что сможет спасти только одно легкое. Я видел, как порозовела Вича и как она без страха улыбнулась, несмотря на то, что ее поливали из кастрюли горячей водой. Я сильно удивился, потому что последнее время Вича мылась чуть теплым душем, дрожа в прохладной ванне. С тех пор как она заметила, что от горячей ванны у нее появляется в мок, она позабыла, что такое теплая вода. Мое удивление достигло предела, когда я увидел, что из кастрюли стали вываливаться макароны и ложиться эполетами на плечи жены.
Не веря своим глазам, я протер запотевшие очки и сквозь клубы густого пара увидел, что это были вовсе не макароны, а белые мочалистые корешки совсем как у подорожника. Волшебный отвар из корешков превратил Вичу в молоденькую неокрепшую девушку, а вместо корейца явил стройного юношу в странном кафтане с рюшечками на рукавах. Он продолжал поливать обнаженную девушку горячей водой и о чем-то жарко рассказывал на незнакомом, но, как ни странно, понятном языке.
— Я хотел притащить сюда лохань, в которой моются фрейлины, но она оказалось слишком громоздкой и тяжелой, — доносилось из горячего тумана.
— Ничего страшного любимый. В котле даже удобней, — прозвучал слабый ответ.
Только теперь я заметил, что девушка еле дышит. Она стояла в огромном закопченном чане, вцепившись в его края и на ее истощенном теле можно было сосчитать каждое ребрышко. Руки девушки дрожали, и было видно, что она держится из последних сил. Эта картина показалась мне почему-то до боли знакомой. Я точно знал, что здесь происходит. Девушка была настолько слаба, что уже не могла ходить мыться на реку и тайком принимала ванну прямо на кухне, где и жила. Юноша пытался развеселить ее: «Хорошо, что герцог не знает, что в этом котле готовится ночью! А то бы обязательно пришел полюбоваться на мою нимфу».
Та в ответ слабо улыбнулась, и я вновь увидел в ней свою Вичу. Порозовевшая кожа дышала чистотой, облегчая работу легким. Я был бесконечно счастлив: «Пусть кореец спас только одно легкое, зато теперь у нас будет время дождаться донорских легких, и моя любимая сможет наконец почувствовать, что такое жизнь без ежедневного кашля!» Когда я проснулся, по лицу катились слезы. Холодная реальность вонзилась в мое сердце зазубренным клинком. Я спрятал лицо в подушку и надрывно зашептал: «Прости, прости, прости!»
Тридцать два часа до срокаВесь путь до больницы был омрачен чувством обманутой надежды.
В тринадцатом боксе уже был посетитель. Отец сидел рядом и держал дочь за похудевшую, почти невесомую руку.
— Самое страшное позади, самое страшное позади, — шептал Зосим как заведенный.
— О чем это вы? — О том, что нам самим не надо принимать решение об отключении Викули от аппарата. Природа сделала это за нас.
В этом он был весь. Вича не раз говорила, что за отца все всегда решала мать и его жизнь текла легко и спокойно. Многие мужчины занимают такую же жизненную позицию, хотя мало кто в этом признается. Однажды вкусив плоды безответственности в армии, они находят покой в этой вязкой рутине, когда за тебя думают и решают другие.
Ничего не ответив тестю, Дича склонился над Вичей и открыл ей тайну: «Знаешь, любимая, а ведь у нас для тебя сюрприз. Помнишь то дорогущее колье с опалами, которым ты бредила? Так вот, мы сложились с Шурой и папой и купили его тебе на Новый Год. Это будет нечестно с твоей стороны, если ты уйдешь от нас, так и не порадовавшись ему. Ну пожалуйста, просыпайся! Вон и папа уже с утра ждет».
* * *
Вича всегда любила и жалела своего отца, как бы на него ни сердилась. Из рассказов сестры она знала, что Зосим не спускал ее с рук, когда заболела их мама. Он нянчился с нею, не спал ночей. В те тяжелые време, а потом и жену, уговорив ее сходить к знахарке.